Виктория Ближевская - Спокойных дней не будет. Книга I. Не в этой жизни

Илья все еще держал за уголок фотографию, надеясь увести пьяные фантазии гостя подальше от запретной темы.

– К Маринке сватаются завидные женихи. И приданое у нее по самым скромным подсчетам…

– Да я верю, верю, – отмахнулся Николай. – Но эта…

Несколько секунд Илья смотрел на него в упор, а потом откинулся в кресле, скрестил руки на груди, словно готовился к длительной обороне, и понизил голос.

– Не знаю, что ты там надумал, но Соня – моя сестра.

– Да брось! А то я не вижу! – Николай вздернул обросший к вечеру подбородок и растянул губы в понимающей усмешке, но, натолкнувшись на вспыхнувший взгляд Ильи, невольно начал трезветь. – Она? Ей же лет всего ничего.

– Уже двадцать два, – сквозь зубы процедил хозяин дома. – Но для меня она еще ребенок.

– Извини, я идиот! – Взъерошив обильно приправленную сединой шевелюру, профессор на минуту задумался. – Ладно, будь по-твоему. Я женюсь на твоей Соне.

Он не понял, что случилось в следующий миг в пьяной идиллии вечера. Илья вскинул вверх ладони, как протестующий Иов, и взорвался яростным криком. Слова били из него подобно нефтяному фонтану.

– Свою Соню я никогда и никому не отдам! – Николай пропустил ударение на слове «свою» и не понял, кого Илья подразумевает под «никому», но следить за ассоциациями хозяина у него не было времени. – Она – мое сокровище!

– Да никто и не говорит, – попробовал вразумить его гость, но Илья, всегда такой холодный и выдержанный, в эту минуту не был способен слушать.

– Я растил Соню с рождения. Я поклялся нашей матери на смертном одре, что буду заботиться о девочке до конца своих дней. Она мне дороже всего в этой жизни.

– Тише, тебе нельзя волноваться! И она услышит!

Последний аргумент возымел свое действие. Илья умолк, как-то весь опал в кресле, словно проколотый воздушный шар, и, тяжело дыша, полез в карман за платком. Профессор, еще не протрезвевший, но уже обнаруживший в себе новые доводы в пользу внезапного желания жениться, ждал удобного момента. Наконец, хозяин, прижимая платок ко лбу, выровнял дыхание и прикрыл глаза. Николай начал свой монолог, обдумывая каждое слово.

– Я давно живу один. У меня нет ни кошки, ни собаки, и когда я однажды не встану с кровати, никто не заплачет на моих похоронах. – Он кривил душой, потому что были и Лида, и Сережка, и боевые подруги, и друзья-приятели, но в тот момент это было не так уж важно. – Нет, о похоронах мне задумываться пока рано. Только сейчас я понял, насколько хочу жить! Я устал от перемены баб. Они приходят и уходят, но ничего не меняется ни вокруг, ни во мне самом. Мне нужно о ком-то заботиться, потому что в пустой квартире наедине с холодильником, телевизором и со своим отражением в зеркале я начинаю звереть. Не знаю, что случилось, когда вошла она… Соня. Даже звук ее имени показался мне долгожданным. Может, это и есть любовь с первого взгляда? Хотя я всю жизнь смеялся над этой сентиментальной чепухой. – Илья взмахнул рукой и поморщился, пытаясь остановить исповедальный бред гостя, но в заключение своей сумбурной речи Николай неожиданно подпустил просительных интонаций: – Прошу, отдай за меня Соню. Я буду носить ее на руках до конца жизни.

Хозяин хмурился, но чувствовалось, что его гнев схлынул. Позволив Николаю выговориться, он попытался сгладить негативное впечатление от вспышки ярости, которую не смог сдержать.

– Я зря завелся, Коля. Ты всего не знаешь и, надеюсь, не узнаешь. Но Соня – особенный человек в моей жизни. Так что без обид.

– Все, я понял.

Николай стремительно перешел от вдохновения к отчаянию и заключил про себя, что его речь оказалась напрасным сотрясением воздуха. Но воспоминание о девушке возвращалось снова и снова, и он путался в мыслях и неуверенно прокашлялся, хотя подозревал, что уже ничем не рискует.

– Позови ее еще раз. Пожалуйста.

Собеседник, снова взявшийся за недопитый чай, ждал подвоха, но Николай голубыми глазами младенца смотрел ему в лицо. Хозяин бережно вернул чашку на блюдце и выкрикнул в темноту коридора:

– Соня, зайди к нам.

Через мгновение она снова приблизилась, глядя куда-то вдаль поверх профессорской головы с благородной сединой. И опять ее образ не сложился в единое целое: глаза, плечи, щиколотки. Может быть, немного добавилось полутонов: глаза темно-серые, как грозовое небо, бархатистая кожа, мерцающее колечко с синей искрой на безымянном пальце левой руки.

– Побудь немного с нами.

В голосе Ильи звучала скрытая нежность, и девушка, ожидающая новых распоряжений, растерянно вскинула брови, но повиновалась и опустилась на стул. Прямая спина, чуть наклоненная шея. Вся спокойствие и покорность. Дорогая статуэтка. И только тонкие нервные пальцы, лежащие на коленях, приглаживали подол юбки.