Валида Будакиду - Записки афинского курьера

Ага. Русская… молодая… не замужем… ничего…

– Меня зовут Вангелис, – продолжал он приятным низким голосом, – моя жена болгарка. Хочешь, будем говорить по-русски? – он явно желал произвести на меня впечатление и, надо отдать ему должное, господину это удалось! Это при каком таком темпераменте на него не действуют температурные раздражители? Он был потным, с расстегнутой верхней пуговицей рубашки, с золотой цепочкой на густо поросшей шерстью груди и очень веселый.

Вангелис схватил большой пластмассовый стул со спинкой и с разгона плюхнулся в него. Ножки стула немного разъехались, но он совершенно безбоязненно в нем сидел, широко расставив колени.

– Ух, как жарко, правда? – он опять улыбнулся. У него были ровные, мелкие и, как бы плотно пришлифованные друг к другу, зубы. – Такой я себе тебя и представлял.

– Надо же! Он меня еще и представлял, – удивилась я.

Пока вошедший рассуждал о шутках метеорологов, туризме и Энгельсе, я незаметно пыталась его разглядеть. Говоря откровенно, он меня заинтриговал. Грек, довольно сносно говорящий на русском, он не был похож на местных завсегдатаев кафейни, любителей просить да тридцатиграммовой чашечкой кофе несколько часов подряд, беседуя о туристках, деньгах и налоговой инспекции. Но он не был похож и на «наших», праздно шатающихся бригадами от трех до двенадцати членов по узким кривым улочкам деревеньки в поисках приключений. Он действительно был очень импозантным мужчиной. Он был интересен, даже красив. Красив той зрелой, мудрой красотой, которая наводит на мысль о вине хорошей выдержки.

Волосы на голове Вангелиса были с аккуратной проседью, так называемые «соль с перцем», коротко подстриженные и зачесанные назад. Они подчеркивали загар на его обветренном лице. Светло-карие, почти желтые глаза не останавливались ни на секунду! Они за доли секунды осмотрели все: кабинет, установку, фотографии на стенах, меня…

– Какая красивая афиша, – кивком головы он указал на стенку.

– Это не афиша. Это мой сын, – хотела сказать я, но… почему-то не сказала.

– У меня тоже есть дети. Трое. Я из-за них и пришел. Понимаешь, у меня небольшая гостиница, сейчас сезон и совершенно нет времени ничем заниматься. У них что-то там с зубами. Они сами к тебе подойдут. Ты им сделай все, что надо, а я заеду, расплачусь. Хорошо? Я деньги наличными никогда никому не даю ни жене, ни детям. Надо им что-то – пошли – куплю. Надо жене в супермаркет – поехали, отвезу. Женщинам вообще деньги давать нельзя! Они их даже считать не умеют. Ну, что, договорились?

Я согласно кивнула: какое мне дело, кто оплачивает мои услуги? Лишь бы вовремя платили.

На следующее же утро из подъехавшей знакомой «Мазды» высыпались все трое: два красавца парня лет десяти, одинаково одетые, с одинаковыми жестами и лицами, в хвосте плелось маленькое хрупкое создание с длинными светлыми волосами, лет восьми.

– Вот эти мои! – из окна торчала голова Вангелиса в белой кепке, – я поехал дальше. Смотри, не сделай им больно! – он гикнул, словно пришпоривая коня и рванул с места, дав полный газ.

Мой клиент снова появился через неделю.

– До чего у тебя замечательные ребята! – это было первое, что сказала я после приветствия. И все троя – твоя копия! – мне не составило труда пропеть комплементы, ибо дети действительно были умны и серьезны не по годам. А уж тигриные отцовские глаза и стройные фигурки…

– Правда похожи? – Вангелис таял от удовольствия, – все так говорят! Знаешь, что самое интересное? Они все от разных жен. Все трое. А сейчас у меня четвертая. Болгарка. Я сам ее из Софии привез. Она там в детском кинотеатре билеты продавала. Вот теперь живем впятером. У нее и от первого брака детей нет, а врач сказал, вообще не будет. Он мне говорил почему, но я не помню. А у меня, скажу тебе по секрету, только ты никому не говори, – и Вангелис перешел почти на шепот, – от самой-самой первой жены еще один сын есть. Ему сейчас двадцать два, или двадцать три. Но того я не забрал. А этих забрал.

– Не хило, – думала я про себя, – если еще принять во внимание, что старшие двое, которые приезжали, почти ровесники. Одному – десять, второму – десять с половиной. Когда они сказали сколько им лет, я рассмеялась, списывая их неточные данные на несостоятельность в арифметике, хотя в этом возрасте большинство детей здесь считают и до пятнадцати.

Тем временем Вангелис поменял стул и уселся опять прямо передо мной. Сильный и крепко сбитый, он прочно сидел на моей мебели, поблескивая своими желтыми глазами под седоватыми стрелами бровей. Он философствовал: