Олег Копытов - Восемнадцатый пассажир. Сборник рассказов

Командир корабля, пилот первого класса, заворчал в том смысле, что везти теперь одного пассажира в Москву ему особого смысла нету. Но потом как-то обречено махнул рукой и скрылся в своей кабине…

По Москве, по центральному проспекту, лениво ползли танки. Из люка переднего высовывался офицер с обезображенным ожогом лицом. Когда танк останавливался на красный свет светофора, а затем снова начинал движение, офицер дергался корпусом, как пластмассовый футболист на пружинке на поле детского настольного футбола.

Один из танков в середине колонны подался бортом чуть в сторону и задел припаркованный к обочине старенький «Жигуленок». Нос и багажник автомобиля сконфуженно сморщились, старые стекла с готовностью раскрошились, как пересохшее печенье. Из булочной напротив выскочил мужчина в пиджаке, очках и сандалиях, бессильно чертыхнулся, присел на смятый багажник своего «Жигуленка» и, прижав к груди батон, заплакал…

Афиноген Уношев вспомнил, что пару дней назад газеты пугали очередным путчем, государственным переворотом, который, по закону жанра, вот-вот должен был случиться в столице. Вообще-то газетам Афиноген Уношев не очень-то верил, но не поверить собственным глазам он не мог…

Афиноген Уношев, провожая взглядом танковую колонну, понял, чем он будет заниматься в Москве. Он не пойдет к своим родителям. Вернее, пойдет, но не сразу. Сначала он встретится с Президентом…

У служебного входа в Президентский дворец стоял сержант морской пехоты и грыз ногти. Афиноген Уношев хотел молча обойти его, но сержант перегородил дорогу и строго спросил, к кому. Афиноген Уношев честно ответил о своем намерении: Президента надо повидать. Сержант сказал, что Президента нет. А где он? Не знаю, – равнодушно буркнул сержант, – вышел куда-то.

Афиногену Уношеву стало как-то пусто. Начинал накрапывать дождь. В центре Москвы стало грустно, как в большом универмаге, закрытом днем в праздничный день. Афиноген Уношев подумал, а не проехаться ли ему просто куда-нибудь по Москве на троллейбусе. Чистый и нарядный троллейбус как раз подкатил к остановке.

В салоне было пусто. Большие окна плакали навзрыд… Афиноген Уношев вошел через заднюю дверь, поэтому не сразу заметил, что на переднем сиденье кто-то сидит. Почему-то сильно осмелев, Афиноген Уношев прошел через весь салон, чтобы поближе рассмотреть этого одинокого пассажира. Боже мой! Ведь это сам Президент! Тело его было безжизненным, как у куклы, лицо напоминало маску, почему-то Афиноген Уношев подумал, что такое же лицо было у Тиберия Гракха через час после смерти. Хотя, конечно, Афиноген Уношев совершенно не знал, кто такой был Тиберий Гракх…

Глаза Президента были закрыты. Но Афиноген Уношев точно знал, что они закрыты оттого, что Президента никто ни о чем не спрашивает. Тогда Афиноген Уношев произнес:

– Как дела?

Президент открыл глаза, и, оказалось, что они, в отличие от всего, еще живы. Президент попробовал пошевелить мертвыми губами, что-то ответить, но ничего не получалось… Из глаза Президента выскочила какая-то маленькая, неумелая, детская слеза…

Альберт Уношев женился.

Вообще-то ему давно пора было жениться. Вот уж год, как он окончил школу…

Он сидит на оранжевом пластмассовом горшке, крепко охватив свою голову ручонками, и ожесточенно смотрит на паучью сеть трещин, расползшихся по бледно-голубой плитке на полу. Из крана уныло капает светло-коричневая вода. Я сижу на корточках напротив открытой двери ванной, опершись спиной о стену с тонкими бумажными обоями, и читаю длинную статью одного ученого доцента в книжке с бесцветной, мягкой обложкой. Чтобы удобнее было читать, я то и дело тру кулаком между страницами.

Над нами горит бра из фальшивого хрусталя: вчера была зарплата, и я, наконец, сменил перегоревшую лампочку, – порядочно света проникает из коридорчика в ванную: между мною и им – два неспешных шага.

Что, не получается? – спрашиваю я, отведя взгляд от книги.

Он отвечает не сразу.

– Я знаю, почему люди умирают.

– Почему же?

– У них кончаются все какашки.

– Что-что?!

– Все когда-нибудь кончается, сам же говорил! – он всегда обижается, когда ловит меня на противоречии. Теперь я отвечаю не сразу.

– Какашки не кончаются никогда.

Он в удивлении складывает руки на коленках.

– Значит, и люди никогда не умирают?

– Понимаешь, все умирают и думают, что умерли по-настоящему, а на самом деле – понарошку. Но об этом я тебе в следующий раз расскажу, понял?