Виктория Ближевская - Спокойных дней не будет. Книга IV. Пока смерть не разлучит

– Ты не просто великолепен… И я готова доказать тебе это прямо сейчас.

Она тряхнула выбившимися черными прядями и в ее глазах заплясали коварные чертики. А он подумал, что если таблетка уже подействовала, то стоит только потянуть ее на себя… Но при мысли, что можно взять ее прямо здесь, как Венеру в пенном прибое, сердце предательски засбоило, и он вытолкнул ее руку на поверхность и строго покачал головой, отказавшись от своего желания.

– Я не хочу, Соня.

Она вопросительно приподняла бровь, подозревая, что он лжет, но объяснений не последовало.

– Со мной что-то не так?

– С тобой всегда все так. Просто не сейчас и не здесь.

– Как скажешь.

Соня на удивление легко смирилась и принялась рассматривать свою руку с обручальным кольцом, покачивающуюся на поверхности воды. Минуты шли одна за другой, и он, наконец, позволил себе расслабиться и даже попытался задремать, пока она снова не нарушила тишину.

– О чем ты думаешь, милый?

– Ни о чем конкретном, – процедил он сквозь зубы, еще надеясь, что можно не открывать глаза и плыть по невидимому течению, не выдергивая из потока времени мысли и ощущения.

Она вздохнула, обиженная отговоркой и не желающая понять, что он почти не погрешил против истины, наслаждаясь водой, спокойствием и ее присутствием. Но даже с закрытыми глазами Илья почти физически ощущал, что она неотступно следит за ним и вот-вот заговорит.

– Если бы ты родился два-три тысячелетия назад, когда не было заводов и банков, что бы ты делал?

– Ну ты даешь! – Он распахнул глаза и увидел застывший вопрос меж ее приподнятых бровей. – Что тебе в голову лезет?

– Хотел бы ты родиться в Древней Греции, например? – не сдавалась упрямица.

– Если бы пришел архангел и спросил: а что, уважаемый, не хотите ли прогуляться по Древней Греции?

– Илья!

– Хорошо, я отвечу. А ты отстанешь от меня со своим психоанализом? – Она кивнула, но он не поверил в такую покладистость. – Нет, я бы не хотел родиться в Греции, в Африке или хрен его знает где еще. Но если бы пришлось, то ушел бы на войну. Они же там воевали вроде?

– О, ты бы выиграл любую войну!

– Или пал в бою смертью храбрых.

Она, вскинув глаза к раскрытому за его спиной окну, пропустила издевку мимо ушей.

– И покрыл бы себя неувядаемой славой!

– Врагам я бы легко не дался, это точно, – со знанием дела подтвердил он. – Ну, теперь твоя душенька довольна?

Она задержала на нем полный обожания взгляд и ничего не ответила, увлеченная выдуманным воином, облаченным в короткую тунику или латы, со щитом, на коне или в колеснице. Черт ее знает, какой образ втемяшился в ее прекрасную, полную фантазиями и всякой книжной ересью голову. Злиться на нее было нелепо, как и желать тишины и покоя, когда она находилась рядом со своими выдумками о неведомых мирах и иных измерениях.

– Теперь ясно, почему ты все время был в окружении этих…

– Кого? – на этот раз не сдержал улыбку он, без труда догадавшись, куда она клонит.

– Этих женщин, ты знаешь… – Она окончательно вернулась из античности, из толпы боевых подруг, радостными возгласами встречающих героев сражений и войн, капризно сморщилась и поджала губы. – Ты всю жизнь в окружении баб, сколько я тебя помню.

– Когда это ты видела? Ну, может, пару раз.

– Я много чего повидала, о многом слышала и еще о большем догадывалась.

– Да ты ревнуешь, дурочка? – Ему было лестна обида в ее голосе, и он потянулся обнять женщину, но Соня в раздражении дернула плечом, словно отгоняла навязчивую муху. – Сейчас-то какой в этом смысл? Из бабского сословия здесь только твоя итальянка, которая ни на каком языке не разумеет, кроме своего тарабарского.

– Как будто это тебе когда-то мешало. Только попробуй посмотреть в ее сторону!

– Раньше не мешало, – согласился Илья, и лукавые морщинки разбежались к вискам. – И что ты сделаешь, если посмотрю?

– Я столкну ее со скалы, а тебя прикую к кровати!

– Точно ты меня, а не я тебя? Ты ничего не перепутала, Сонька?

– Или ты меня… – Она внезапно растаяла, и ее зрачки заволокло опасным туманом. – Теперь никаких женщин, кроме меня! Ни женщин, ни детей!

– А дети-то мои тебе чем помешали?

Он нежился в обманчивом океане любви и ревности и смеялся в голос, погружая пальцы в ее волосы и почти убедив себя, что готов остаться с ней одной.

– Я больше не потерплю никаких конкурентов. Ты теперь только мой!

– С каких пор ты стала такой собственницей?

Он легонько ударил ладонью по воде, подняв фонтан брызг, и Соня подалась в сторону, едва не потеряв заколку, перехватила падающие в воду пряди, снова заколола их, пока он любовался закинутыми за голову руками и подвижной линией груди. Под его откровенным взглядом она сменила гнев на милость и тоже рассмеялась. Тонкая золотая цепочка вздрогнула и заиграла гранями на ее ключицах. И тогда он решил, что пришло время для откровенности.