Николай Наседкин - Лабиринт в никуда

– Ребята, давайте быстрее, уже одиннадцатый час, – подгонял подчиненных, широко зевая, начальник угро.

Очередной оперской день, обычно длящийся с раннего утра до позднего вечера, подходил к концу. Усталые, небритые молодые и старые лица смотрели на начальника. У некоторых джинсы промокли до самого колена от постоянной беготни по мокрым улицам, у других сквозь шапку намокли волосы на голове. Третьи сидели с красными носами и морозным румянцем на лице. Казалось, больше всех сегодня вечером пострадал майор Петров, из-за своей неуклюжести упавший в лужу. Сейчас он сидел мрачнее снежной тучи и постоянно тер правую штанину, которая сбоку от пояса до туфли была грязная и мокрая. Рядом с ним занял место Морозов с взъерошенными мокрыми волосами. Ему приходилось каждый раз отклоняться в сторону, когда Петров выставлял намокшую ногу вперед и, бормоча ругательства, безуспешно пытался очистить впитавшуюся грязь.

Наконец все сыщики зашли в кабинет и закрыли за собой обе двери. Двойные двери не позволяли случайным посетителям из коридора услышать о планах или секретах сыскной работы.

– Вкратце, что мы имеем, – начал экстренную планерку Гирин, – типичное нападение с целью грабежа. Потерпевший – сам бывший уголовник и только вышел из тюрьмы. Скорее всего, он не ожидал такой встречи на свободе. Завязалась борьба, и один из нападавших ударил его ножом, если, конечно, грабитель был не один. Все ценные вещи остались на трупе. С основной версией определились. Что с подозреваемыми? Осмаев, слушаем тебя.

Со стула встал долговязый парень. Как нередко бывает у кавказцев, а Идрис Осмаев был чеченцем, на вид нельзя было точно определить его возраст. Несмотря на свои двадцать пять, он выглядел гораздо старше – лет так на тридцать с хвостиком. С небольшим акцентом Идрис начал докладывать, периодически сверяясь в блокноте с записанными данными:

– Работали по установлению возможных свидетелей и очевидцев, опросили всех в первом и втором подъезде дома, возле которого обнаружен Свирский. В первом подъезде, на втором этаже, в квартире номер три проживает Мелехова Алла Михайловна, окно кухни ее квартиры как раз выходит в сторону гаражей. Если смотреть из ее окна, то труп обнаружен по левую сторону, но само место преступления из ее кухни плохо видно. По правую сторону от кухни – вход в первый подъезд. Так вот, Алла Михайловна примерно в полвосьмого находилась на кухне, у нее пригорела каша на плите, и она открыла окно, проветрить. В это время она услышала шум и глухой звук, как будто мешок упал в лужу…

– Может, она услышала, как Петров грохнулся, – сквозь сдавленный смех выдавил один из оперов. Неподвижные фигуры сыщиков задрожали в тишине, и послышалось несколько смешков.

– Отставить! Хватит, я сказал, – обрезал Гирин, в тот момент, когда Петров набрал полную грудь воздуха в готовности обрушиться на шутника с ругательствами. Дыхание Петрова на секунду сбилось: воздух, устремившийся из легких наружу, был резко остановлен командирским голосом Егора Васильевича и застрял где-то посередине груди, отчего лицо Петрова залилось румянцем. – Что за мешок там упал? Продолжай, – обратился шеф к Осмаеву.

Гирин не хотел продолжать отпущенную кем-то шутку, но внешний вид Петрова – квадратное телосложение и серые цвета одежды – как нельзя кстати вызывали ассоциации именно с этим тканевым хранилищем. Некоторые опера не смогли сдержаться и расхохотались. Объект насмешек пару раз глотнул ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды, пытаясь что-то сказать, но перебить общий смех не смог.

– Осмаев, продолжай, – еще раз рявкнул Гирин, прекращая минутку расслабленности.

– Сквозь открытую форточку Алла Михайловна услышала шум и выглянула в окно. Фонарей на улице нет, но в свете лампочки над первым подъездом она увидела две быстро идущие фигуры. Они шли от места обнаружения трупа в сторону подъездов. Пенсионерка не придала шуму и двум фигурам какого-либо значения, а примерно через двадцать минут под ее окнами уже была полиция.

– Она сможет составить хоть какое-нибудь описание этих двух человек? – спросил Гирин.

– Нет. Она их не рассматривала даже, видела только силуэты в тусклом свете.

– А криков или стонов она не слышала? Может, шум борьбы или драки?

– Я задавал ей эти вопросы, – ответил Осмаев. – Ничего, кроме звука упавшего мешка, она не слышала.

В разных концах кабинета снова раздались отдельные смешки и сдавленный смех.