Александр Ралот - Перстень Вандеи

Он замолчал. Пригубил вино.

– Так назовите его или я посчитаю всё Вами сказанное плодом Вашей фантазии, – начал горячиться Сосинский.

– Пожалуйста. – Это Владислав Ходасевич. Он тогда сказал мне: «Стреляться в эмиграции двум русским литераторам! Мы с большим трудом вывезли из нашей многострадальной Родины великую Русскую культуру, и каждый из нас просто обязан её сохранить. А Вы хотите банальным образом уничтожать друг друга. Не бывать этому! Просто не имеет права русский стрелять в русского здесь, в Париже, на потеху местным обывателям». Вы удовлетворены моим ответом?

Владимир Брониславович молча кивнул головой.

– А перстень, что с ним стало? – прервала мой монолог супруга. – В каком музее он сейчас хранится?

– Не беспокойся, дорогая. Он цел и невредим. Перстень Владимир Брониславович хранил пуще глаза своего. А затем, когда пришло время, передал сей ценный подарок преданнейшему почитателю творчества Марины Цветаевой Льву Абрамовичу Мнухину, известному московскому литературоведу, историку литературы, библиофилу и писателю.

Жена закрыла каталог и отложила его в сторону.

– А знаешь, давай не будем покупать ничего ювелирного. Лучше потратим деньги на поездку.

– Во Францию в департамент Вандея или в Париж? – с тайной надеждой уточнил я.

– Нет, дорогой мой. Не во Францию и не в Париж. На этот раз мы поедем в Анапу. Будем смотреть на зимнее море и гулять по пустынному пляжу. А потом отправимся в местную библиотеку. Моя знакомая утверждает, что там имеется великолепная подборка сочинений поэтов и писателей Серебряного века.

И не забудьте принести Асклепию* в жертву петуха

Житель Афин по имени Критон сделал знак рабу, стоявшему поодаль. Тот, поняв намерение хозяина, с поклоном удалился. В помещении было довольно много людей. Все молчали и смиренно ждали. Раб отсутствовал долго и вернулся не один. За ним следовал охранник. Приговорённый даже не повернулся. Он, сложив руки за спиной, стоял и смотрел в окно. Сократ любовался видом безбрежного моря.

– Пора! – вошедший протянул узнику сосуд.

– Это то, о чём я думаю? – философ взял кубок.

– Да. Это твой выбор! – ответил Цикута.

– В таком случае ты обязан рассказать мне, что с ним делать. Сократ хотел поставить сосуд на стол, но передумал и держал его в своих руках.

– Ты же понимаешь, что я сам напиток этот никогда не пробовал. Только поэтому сейчас и разговариваю с тобой. Но я расскажу, как с этим поступали другие, побывавшие в этой комнате, до тебя. Испей, то, что тебе судом определено, затем ходи по комнате из угла в угол, до той поры пока не настанет сильная тяжесть в ногах. Тогда опустись на это ложе. Уверяю, с него ты уже больше не встанешь. Пока голова твоя будет в состоянии рождать мысли – воздай должное нашим богам. Благодари их неустанно за переселение души в царство мёртвых. Да будет твоя дорога в земли Аида лёгкой. Скоро тебе представится возможность узреть Тартар и любоваться подземельями, куда великий Зевс низвергнул Кроноса и титанов.

– В таком случае отвечай: позволишь ли ты моим друзьям остаться здесь подле меня до последней минуты? Я поведаю им то, что увижу по дороге в Аид.

Охранник на мгновение задумался. Он хотел было ответить отказом, но потом со всей решительностью произнёс:

– Ареопаг, состоявшийся на холме Ареса, ни словом не упомянул в своём решении о твоих друзьях. Следовательно, они могут оставаться с тобой сколь угодно долго. Однако и я в таком случае останусь здесь. Ибо моё предназначение следить за порядком. И я обязан это делать.

***

Сократ, ещё раз посмотрел на кубок. Потом с улыбкой протянул его одному из своих друзей. Тот, выставив перед собой руки, отшатнулся.

– Не бойся, этот эликсир предназначен исключительно для меня. Как, по-твоему, друг мой Денсий, могу ли я сим напитком сделать возлияние кому-нибудь из наших великих богов или нет?

Однако за Денсия ответил Критон.

– Сократ, тебе ведь известно, что специально назначенные судом люди изготовили жидкость ровно в том количестве, которое тебе надобно выпить. Пей скорее. Смотри сколько народа желает видеть, как ты это сделаешь.

Все молча смотрели на философа. А он предался воспоминаниям. Перед глазами предстали Отец каменотёс и скульптор Софриниск, мать – известная повитуха Фенарета.

Вспомнил, как защищал афинских стратегов, осуждённых на смерть судом несправедливым, предвзятым. Перед его глазами предстал полководец Алкивиад, наставником которого он был долгие годы.