Владимир Гамаюн - Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях

Девчонок этих я не знал, но какое это имеет значение, когда тебе четвертак, и все эти люди пришли тебя поздравить. На стол быстренько чего-то сгоношили, и, что было особенно приятно, всё было домашнее, и в солидном количестве. Не знаю, как, но Серёга раскрутился и на спиртное и тоже в немалом количестве. Боже, как же он был счастлив, и тем, что не забыл про мой день рождения, и тем, что смог из ничего организовать такой шикарный стол, но больше всего он гордился девчонками-поморочками: «Алексеич, да глянь на них, ты глянь. Где ты ещё найдёшь такую красоту? Глянь, на них нет ни грамма краски: и пушистые ресницы, и алые губки, и румянец во всю щеку – всё своё, всё природное, а значит, родное. А фигуры, фигуры какие – это тебе не городские, у которых набор костей, метр кожи, банка крови, остальное моча и, простите дамы, говно».

Вогнал, змей, девчонок в краску. Те не знают, куда и деваться от стыда: «Серёжа, ну прекрати, а то мы сейчас уйдём». – «Ну да, вы уйдёте только тогда, когда нас всех разбудит рассвет, а на столе будет пусто». – «Ты что думаешь, что мы останемся на всю ночь?» – «А вы разве думаете иначе? Вы ведь знали, куда и зачем шли, впрочем, не будем торопить события, так что заранее не краснейте, а наливайте, и я скажу большой и красивый тост в честь юбиляра».

Серёга сам разливает вино по принесенным, тоже девчонками, фужерам, потом, держа в фужер в руке, долго что-то плетёт о крепкой мужской дружбе, и, когда всё смешав в кучу, он провозглашает тост: «За дам, за милых дам!» Мы наконец-то чокаемся и стоя выпиваем. Всё, на этом торжественная часть праздника заканчивается, и дальше пошло, кто во что горазд. Третья дама, ещё раз поздравив юбиляра, то есть меня, и дёрнув на посошок, удаляется. Она в посёлке числится в невестах, поэтому известная «известность» ей ни к чему, хотя я точно знаю, что не будь она лишней, то есть третьей, она с удовольствием осталась бы с нами до утра.

После третьего захода мы уже закусывали только поцелуйчиками, тисканьем округлых девичьих форм и звуками Серёгиной гитары. И всё было нештяк, всё было в лучшем свете. Через пару часов нас потянуло не в постель, как по идее и должно было быть, а на улицу, на мороз. Девахи увели нас на речку Армань, впадающую в море, но не на саму речку, а в какой-то лиман, поросший высоким камышом, и с проплешинами зеркального льда, в котором отражались тёмные сопки и полярное небо с яркой луной. Это место и само было какое-то экзотическое, с лунным жутковатым пейзажем.

Мы долго бесились на гладком льду, пока Серёга не провалился в камышах, заваленных снегом, почти по пояс. Я с детства знал о коварности льда в камышах, да ещё и под снегом, где лёд практически не промерзает, но не успел ничего даже сказать, предупредить.

Делать нечего, и нужно идти где-то сушиться, Светка вроде даже обрадовалась: «Ребята, айдате к нам, вон наш дом, у нас печка русская, горячая, и бидон браги стоит у Бати». Во речугу двинула, и как тут отказаться от своего нечаянного счастья, и мы толпой вваливаемся в избу, наполненную запахами сетей, рыбы, каких-то трав, браги, и самое главное – теплом настоящей, редкой в этих краях, русской печки, занимающей половину рубленой избы.

На шум из дальней комнаты выходит помятый, здоровенный мужик и, не задавая никаких вопросов, суёт нам с Серёгой свою жёсткую ладонь, лопату: «Фёдор, Фёдор». Потом также молча уходит и вскоре возвращается с баллоном браги, парой громадных кетовых балыков, парой вареных крабов, литровой банкой лососёвой икры, караваем магазинного, но как домашнего хлеба, куском сливочного масла, и ставит блюдечко с чёрным молотым перцем. Ого-го! Вот так встреча, банкет! Светкин батя, выпив стакан браги и так не сказав ни слова, снова отправился в спаленку досыпать.

Девчонки Серёгу давно раздели и вместе с отжатой от воды одеждой засунули на горячие кирпичи печи, сохни, грейся и не болей. Девчонки сначала разлили брагу, потом нарезали балык крупными ломтями и стали учить нас, как правильно его есть, мы ведь раньше думали: чего ж здесь мудрого? Ан, нет!

Как кот Матроскин учил дядю Фёдора, как нужно правильно есть бутерброд с колбасой, так и девчонки стали учить нас, как правильно есть кету: «Намазываешь на свежий хлеб потолще масла, а сверху столько же икры, кусок балыка окунаешь в черный перец и наворачиваешь всё это – вот и вся премудрость. Если во рту загорит, запивай холодненькой брагой, и это будет правильно, приятно и полезно, а тебе, Серёжа, это и будет как лекарство, и ты даже не чихнёшь».