Анатолий Карасёв - Сумма дней. Рассказы

Леночка, почему-то, пошла не в мать – она всех жалела, всем верила и на этой почве терпела от своих сверстников бесконечные обиды и насмешки. Эту несчастную черепаху кто-то подкинул в школьный живой уголок и Леночка, сжалившись над бедной животиной, взяла её с собой. Правда, выйдя из школы, она долго стояла в раздумии: куда же идти дальше. Мама, Леночка это точно знала, спустила бы их с лестницы, так как на дух не переносила в своей образцовой квартире никакой живности. И она пошла к бабушке с дедушкой, тоже, впрочем, без особой надежды.

Придя к ним, Леночка несмело достала черепаху из сумки со сменной обувью, и показала её деду. Оказавшись на руках у девочки, черепаха вдруг высунула голову из панциря и посмотрела на Ивана Петровича своими непроницаемыми чёрными глазками, в которых мерцали ещё отблески мезозоя. «Ишь ты, птеродактиль!» – с неожиданной теплотой проговорил дед и осторожно погладил черепаху по панцирю. С этого всё и началось.

И так неожиданно и трагически закончилось. Глядя на Ивана Петровича, сидящего на кухне, тоскливо уставившись в окно, Людмиле Ивановне уже и самой было жалко ненавистную, когда-то, черепаху. Но ещё жальче ей было мужа. Всякое, конечно, между ними бывало, но сорок лет жизни, да троих детей, как ни крути, из жизни не выкинешь. Точнее сказать, это и была её жизнь. Из Евангелия Людмиле Павловне почему-то больше всего запомнилось то место, где Господь говорит про две плоти, которые в супружестве становятся одной. В первый раз прочитав эти строки, она поразилась – как верно сказано! Людмила Павловна и сама это давно чувствовала, только выразить словами не умела. И видеть, как страдает её вторая половина, долго не могла.

Поэтому, на третий день после смертельного полёта Чебураши она наскоро оделась и отправилась куда-то решительным шагом. Вернувшись через два часа домой, Людмила Павловна, не разуваясь прошла на кухню, где сидел безутешный супруг и, вынув из сумочки, положила на пол у порога маленькую черепашку, размером чуть больше хоккейной шайбы. Черепашка с любопытством повертела головой, осваиваясь в незнакомом пространстве, а затем смело двинулась в сторону Ивана Петровича, вероятно, сразу почувствовав в нём родственную душу. Подобравшись к нему, она ткнулась головой в его голую пятку и замерла. Иван Петрович вздрогнул от неожиданности и посмотрел вниз. Затем наклонился, приподнял черепаху и посмотрел на неё, враз просветлевшими, глазами.

Людмила Павловна села рядом с мужем на диванчик и задумчиво сказала: «Вот… Родила я тебе, Ваня, ещё одну дочку. Принимай!» Иван Петрович крепко, как в молодости обнял жену, так, что та тихонько ойкнула, и произнёс только одно слово: – «Людок!» Давно, с самой, наверное, свадьбы, не называл он её этим именем. И так, обнявшись, просидели они больше часа, боясь спугнуть нежданно-негаданно вернувшуюся юность. Черепашка какое-то время сидела у их ног, смотря на супругов своими непроницаемыми чёрными глазками, в которых мерцали ещё отблески мезозоя. Потом, видимо поняв, что людям не до неё, она развернулась и поползла искать себе угол в новом доме.

Мой друг Ромыч – программист. Мало того, Ромыч – программист талантливый. На всю голову. По причине этого он уже давно живёт в Америке. На русский аршин живёт он там, конечно же, вольно и богато, но каждый год, на пару недель прилетает погостить в родные, лапотные края. Сам он характеризует эти свои приезды, как «full relax». Это означает, что все две недели Ромыч сорит деньгами, кутит и гуляет, как желающий надышаться перед смертью.

– Та пойми, Фил, – говорит он мне обычно во время наших пьяных встреч, – в Штатах я уважаемый человек, высокооплачиваемый специалист и всё такое прочее… Имидж там – первое дело, поэтому приходится жить, как говорится, застёгнутым на все пуговицы. Америкосы к этому привыкшие, а я, всё-таки, человек русский – без отдушины не могу.

– Ты, Ромыч, еврей, – напоминаю я ему.

– Ой! – морщится он. – Перестань! Для американцев мы все русские: хоть осетин, хоть мордвин. Кстати, так оно на самом деле и есть. К тому же я крещёный…

– Ладно, – говорю, – понятно, поехали дальше…

В последний день я гружу полуживого Ромыча в самолёт и везу его в Шереметьево. На регистрации я на прощание машу ему рукой, он грустно машет мне в ответ и улетает в свою настоящую, американскую жизнь. До следующего «relax"а…

О своём приезде Ромыч всегда сообщает мне заранее. Так было и на этот раз, и услышав в передней трель звонка я, радостный от предчувствия, в трениках и тапках, побежал открывать дверь. Исходя из опыта прошлых лет, я готов был увидеть Ромыча в каком угодно виде, даже стоящего на карачках, но то, что я увидел на самом деле, превзошло все мои ожидания. На пороге стоял Ромыч в облике сказочного принца и улыбался мне самой изысканной великосветской улыбкой. Но это было ещё не всё. Рядом с Ромычем парило в воздухе (как мне сперва показалось) женское создание сногсшибательной, неземной красоты. Оба они были одеты так, как будто прямо сейчас собирались продефилировать по красной дорожке Каннского фестиваля. Я поперхнулся своими приветствиями и мне внезапно захотелось прикрыться. Тут Ромыч, обращаясь к своей фантастической спутнице, что-то залопотал по-английски, и та, ослепительно улыбнувшись, протянула мне свою холёную ручку. Я совершенно по-мужлански пожал её и у меня почему-то подогнулись колени.