Николай Старинщиков - Дамба. Никто, кроме нас

Шубин перехватил леску руками и выдернул хищницу из воды. Потом ухватил поперёк хребта, ополоснул в воде и пошёл к вершине дамбы, с трудом шагая в наполненном водой рыбачьем костюме.

Наверху он сунул добычу в мешок, повалился на спину и задрал кверху ноги. Дождался, когда стечёт вода, расстегнул ремень и с трудом стянул с себя резиновые «колготки».

– Гардемарины грёбаные! – гремел его голос. – Чтоб вам обосраться в людном месте… Чтоб вам топляк подвернулся!..

Шубин хотел ещё как-нибудь выругаться, но подходящее слово не подвернулось. Он кинул на плечо рыбачьи штаны, мешок и отправился по дамбе в караульное помещение в одних носках. На спине временами дрыгалась зубастая добыча.

Тимофеича лихорадило. Кто бы мог подумать, что придётся ему искупаться.

– Разъездились, паразиты… – громыхнул он снова, подходя к центральному посту и собираясь шагнуть с дамбы в низину – в караульное помещение, к теплу и чаю. Однако проскользнуть удалось.

– Стой, кто идет? – окликнули его от поста. В дверях стоял Пашенька Недобайлов.

– Своих не узнаем? – обиделся Тимофеич.

– Поймал, что ль, маленько? – спросил охранник, выставив ногу через порог и шмыгая здоровенным носом.

– Видал, чё деется!.. Прямиком, нечистый дух, пронеслись.

– В катере, что ли?

– Но! Теперь сушится бегу…

Тимофеич ступил под косогор и, сам того не ожидая, разбежался – и даже слегка согрелся. Он подбежал к караулке, дёрнул на себя дверь, заскочил в подсобку и стал раздеваться. Не хотелось ему, чтобы видели мокрым. Наловил, скажут, рыбки?

Он не успел сбросить с себя штаны, как на пороге возник начальник смены Андрей Набоков. Тощий, как палка. Рыжие волосы аккуратно причёсаны. Андрюша вытащил сигарету, закурил.

– Поскользнулся, что ли? – спросил, хотя знал наперёд всю историю от Паши. Не мог тот не сообщить с поста об интересной истории.

– Говорю, черти катаются, будто у них там дорога, а мы для них обочина.

– Зато ты у нас член общества рыболовов. Так что терпи… Издержки, как говорится… – Андрюша затянулся сигаретой, пустил дым к потолку.

– Есть во что переодеться?

– Да было тут кое-чего…

Тимофеич вынул из своего шкафчика брюки, бельё. Сухие носки. Зимние ботинки. Быстро переоделся. Под брюки надел тонкое трико.

– Ты бы меня не ставил пока, Александрыч, – попросил он жалобным голосом. – Вдруг они опять захотят к берегу?! Так я за себя не ручаюсь…

Начальник караула уставился в потолок. Чтобы заменить человека, надо с постами договариваться, диск телефонный крутить. Кому охота торчать на посту лишнее время.

– Должён буду, – намекнул Тимофеич.

– При чём здесь это? – дернулся от косяка Андрюша.

– Утречком, после смены…

– Позвоню Недобайлову. Он же видел тебя – должен понять…

Набоков развернулся и пошагал к себе в кабинет.

Тимофеич вытащил ко двору мокрую одежду, повесил на забор. К утру, должно быть, подсохнет, или хотя бы вода стечет.

Покончив с одеждой, Тимофеич пришёл в помещение отдыха. Свободная смена скрипела кроватями. В углу работал телевизор. Диктор говорил про Мавроди – суд приговорил того за подделку документов.

– Добрались! Наконец-то! – Саня Голубцов закашлялся от прилива чувств.

– Дался он вам, – скрипнул пружинами Вася Юдин. – Мавроди – святой человек. Ему сказали: развивайся, как можешь… И теперь же его обвиняют…

– Ну, ты даешь, Вася, – не согласился с ним Голубцов. – Раньше давно бы разделались как повар с картошкой… И посадили бы…

– Жопой на кактус, – согласился с ним Вася. – Чтоб изворотливей был.

Тимофеич лёг поверх одеяла и вытянул ноги.

– Говорят, тебя смыло? – повернулся к нему Юдин и произнёс для всех: – Вот вам ещё одна жертва несправедливости.

Шубин с трудом молчал. Надо ещё разобраться, кто здесь жертва.

– Что молчишь, Тимофеич? – лип к нему Юдин. – Говорят, там эсминец прошёл, и тебя это самое…

– Спи! – оборвал его Шубин. Он повернулся на бок и потянул из-под себя одеяло.

– Скоро с дамбы начнёт смывать, и никому это не надо… – ворчал Голубцов. – Куда ни кинь – всюду одна демагогия…

Тимофеич натянул одеяло на голову и задремал. Подобные разговоры сегодня ему не с руки. В следующий раз, доведись, поспорит…

В четвертом часу его разбудили. Набоков стоял, согнувшись, над кроватью.

– Проснулся? – шептал он. – Иди на пост. У Паши живот закрутило… И это… Ухи, если хочешь, хлебни.

Тимофеич провёл ладонями по лицу. Пригрелся под одеялом, а тут – иди на холод. Он встал, подошёл к оружейной комнате, взял свой карабин.