Никита Коваль: Сборник рассказов. Бинокль

– Как думаешь, парнишка, что это за свет? Это Бог?

– Бог? – И тут я понял, что слово «США» потеряло для меня смысл, ещё только я попал сюда, но отголоски еще теплились где-то в глубинах сознания, но вот слово «Бог»! Нет, оно не потеряло, а наоборот, имело единственный здесь смысл. Свет прожекторов будто слился со значением всевышней силы, и всё стало яснее. Точнее, хотелось, чтобы стало так. – Я не знаю!

– Может, нам нужно туда? Там наши родные? Которые любят, и я вспомню их имена, а они – меня. Хочу обнять своих. – Он опустил взгляд. – Не хочу быть один.

Он вёл себя как ребёнок – в его голове словно перемешивались мысли. То нёс полнейшую ахинею, то снова говорил нормальным тоном.

– Слушай, мужик, ты давай не кисни! От этого ещё больше с ума сойдём – и тогда нам уже никто ничего не объяснит. Тебе нужно знать: та чёрная река, если ты не заметил, – это собаки. И они там!

Мы сели на подоконник и уже забыли о холоде, челюсть у него больше не сводило. Мы смотрели на прожектора, а я смотрел вокруг, но собак так и не было видно. Я не выходил из этой комнаты не только потому, что здесь жуть как страшно в коридорах, заполненных тьмой и иллюзией страха перед собаками, но и потому, что не хотел отходить ни на шаг от этого единственного человека, который со мной здесь. Мне казалось, если я на минуту отойду в другую комнату, то, вернувшись, уже не застану его, как этих собак: они были реальны, пока я бежал, но потом исчезли за воротами.

– Мы уже сколько так сидим, а там ни одного звука! Ни одного движения, – сказал старик, смотря на два старых полуразрушенных дома и груду камней, на которых я проснулся.

– Ты где очнулся? И как давно?

– Не помню. Помню, что ты бежал, а за тобой – река черноты, словно она выталкивает тебя откуда-то. Мне так показалось, а оказывается, ты бежал от собак! Слушай, мне так страшно стало, что я не хотел, чтобы ты убежал куда-нибудь в другую сторону. Звал тебя как мог – не хотел остаться один.

– Меня тоже как будто что-то тянуло сюда – ноги сами бежали, – неосознанно улыбнулся я.

– У меня нет ни имени, ни фамилии – я пустой. Слушай: если кому-то из нас хана… Давай хотя бы назовём себя как-нибудь.

– Я не помню своего, – сказал я.

– Давай назовём себя как-нибудь, – повторил он, и тут у меня в голове промелькнули едва уловимые мысли, которые могли исчезнуть так же внезапно, как и появились; моей целью было их зафиксировать и запомнить. – Потому что я тоже не знаю, как меня зовут.

Запомнить… Когда я боялся темноты, то не хотел засыпать в одиночестве, особенно если женщина, которая жила со мной, должна была уйти куда-то, и я просил её остаться, чтобы она подождала, пока я засну. Или, когда я был один, я заводил будильник на телевизоре, хотя я и не помню, что значит телевизор, но помню, что имею в виду. Это какой-то объект шума, который следует за тобой, перед тем как заснуть. Так вот, сон – как уход в темноту одиночества, но мы хотим, чтобы нас сопровождал шум. Или чтобы кто-то был рядом прежде, чем мы заснём, так же как и этот старик, который боится исчезнуть, а если ему и придётся исчезнуть, то он хочет оставить после себя иллюзию этого самого шума. В данном случае этим шумом будет являться моё знание его имени. Чтобы он не исчез сразу, а чтобы его Эхо ещё запечатлелось кем-то… Что за мысли у меня в голове?

Я увидел, как он потупил взгляд, всё время, углубляясь в думы. Словно его куда-то тянет. Словно он что-то чувствует…

– Давай я назову тебя ВДВ, как у тебя на руке написано!

– ВДВ? Давай, а я тебя… Бегущий! – он посмотрел как-то снизу, повернувшись в мою сторону, и странно хихикнул.

– Непьющий уж тогда! – переиграл я, и мы рассмеялись.

– Слушай, что бы ни случилось, не забывай меня. Не забывай! Хорошо? А то как-то не по себе.

– Не вопрос, ВДВ! – я улыбнулся ему в лицо, и он грустно опустил голову.

Мы задремали (или я задремал один). Не могу точно сказать – знаю лишь, что закрыв глаза, я ощутил, как холод снова затянул меня в свои объятия. «Ваув!» – лай собаки, но уже менее громкий, прямо в глубине мозга. Свет прожектора стал ярче и ослепил меня, а затем снова стал прежним.

– Эй, бегущий! – сказал старик, трепля меня за плечо.

– Что? – вздрогнул я. Лай собаки слился с первым словом, которое пробудило меня, и я на секунду испугался, что слечу вниз с широкого подоконника, со второго этажа.

– Не засыпай, пожалуйста. У меня предчувствие какое-то нехорошее. Мне стало страшно одному. Обещай, что ты выберешься к прожекторам и попросишь за меня там, чтобы я увидел своих! Я сделал что-то хреновое. Не помню, что именно, но не хочу, чтобы меня запомнили таким.