Никита Коваль - Сборник рассказов. Бинокль

– Я тебя тоже не знаю. Если честно, я вообще не помню, что было до того, как я оказался тут. – Я начал смотреть по сторонам: где же это мы? – Не могу даже вспомнить своё имя – оно словно крутится на языке, а сказать не могу. Не могу, но понимаю, что не может так быть, чтобы ничего не помнить! Должно же быть что-то… – я засунул руку в дыру на джинсах, чтобы почувствовать кожу ноги.

– Ого! Интересно! Я думал, это у меня, дурака старого, в голове черти завелись – от водки одурел. Чёрт его знает, что за дела такие! – он шмыгнул носом и щёлкнул челюстью.

– Тоже не помнишь своего имени?

– Не помню. Правда не помню! Веришь мне? – он шагнул в мою сторону, и я услышал, как щёлкнула его коленка.

– Да верю я, верю, я сам ни хрена не помню! – занервничал я. В голове всё не укладывалось. – Мне это место совсем не нравится – здесь нет не одной живой души. Запахи здесь нехорошие, словно воздух прокис. Как будто мы в банке какой-то…

– Да ну тебя! – сплюнул старик и отошёл от окна. Потом, ссутулив плечи, начал ходить кругами внутри административного кабинета. Здесь были доска, ныне превратившаяся в труху разломанных щепок, несколько стульев без половины ножек и стол, у которого сохранилась одна ножка, да и тот перевёрнутый. – Не объяснил ничего! Я думал, хоть ты объяснишь…

– А как ты ещё объяснишь всё это? Это что, похоже на реальность? – спокойно ответил я в надежде найти в глазах старика искру сознания.

– Да не похоже, я знаю. Может, отравился чем – во рту привкус такой, как будто рыбу ел. США это всё, опыты над людьми! Знаешь, меня всё время тошнит, как будто я гарью надышался. – Он кашлянул, теперь уже с хрипом, отхаркнул, как туберкулёзник, собрал пальцами слюну и увидел кровь: – Что за…?

– Что такое США? – задумчиво спросил я и мой взгляд, притянул его палец.

«Что ещё за США, о котором он всё время твердит?» – подумал я и увидел кровь на его пальцах. Было, конечно, мерзко и неприятно, но – кровь!

И тут началось самое интересное: старика заклинило, словно робота. Он остановился и потупил взглядом на пол, стоял так минуты две, пока мне не стало страшно. Честно говоря, я не знал, что и ожидать от этого человека, взглядом подметил ножку стула, которую можно схватить на случай чего если он дурить начнет. Так и кажется, что начнёт.

– Не знаю.

– Что не знаешь? – вдруг отозвался я.

– Не знаю, что за США. Я думал, что знаю, о чём говорю, а теперь не могу вспомнить. Да что же это! Вот словно знаю, о чём говорил, а тут как дурак тупеешь в этой дыре! Старый я дурак! У меня же кто-то должен быть?

– В смысле «кто-то должен быть»? – поинтересовался я, не сводя с него взгляд. Он всё больше настораживал меня.

– Мои, домашние. Я же не один – мои должны меня ждать. Я должен к ним… – он присел на корточки и обрывисто начал нести несуразицу. – К моим надо. Я не хочу тут быть, меня мои любят, – почти шёпотом прохрипел он и чуть согнулся. Кажется, он плакал. Во всяком случае, закрыл глаза руками. Мне показалось, что причина его безумия – безвыходное, медленное приближение неотвратимой смерти. Так странно может себя вести человек, который знает, что его казнят. Да что я об этом знаю, что так сужу?

– Кто тебя любит? – Моя надежда на то, что он вспомнил о чём-то, о чём может рассказать, не увенчалась успехом после его опять потупленного взора на пол.

– Не помню. Я не помню… Я не помню… – зарыдал он, закрывая ладонями глаза. – Я люблю их, они меня любят. Я не один, я живой! Слушай, я живой! ЖИВОЙ! – он встал и подошёл ко мне, прежде чем я понял, что делать. Он схватил меня за плечи и, плюя словами мне в лицо, взмолился: – Скажи, что я живой!

– Живой ты, старик, живой! И я живой. Мы оба живые! Просто в дерьме каком-то, но я знаю: разгадка где-то близко, – попытался успокоить я его и понял, что у меня получается. Его дыхание выровнялось, но я слышал, как бьётся его сердце. – Всему есть объяснение. – Я следил за его взглядом, который ушёл куда-то вглубь его мозга.

– Я живой! – он заулыбался, как ребёнок, но его старое лицо с такой улыбкой внушало лишь признаки безумия. – Прости, что на меня нашло – не знаю. – Вдруг его глаза прояснились, и он мотнул головой, словно сбрасывая остатки сна: – Такое чувство было, что всё – конец.

Старик встал напротив окна и при свете нескольких прожекторов начал разглядывать свои ладони. Сначала он потрогал их пальцами, потом понюхал одну из ладоней и так иронично улыбнулся, что мне стало искренне жаль его. Я убедился, что он всё понял, но теперь будет держать себя в руках. Он спросил (теперь уже намного спокойнее):