Владимир Козлов: Прощай, печаль! Здравствуй, радость! Строго для взрослых

«Если в твоей больнице, тоже такие же отвратительные тона на стенах, и древний медицинский персонал от которого, за версту могилой тащит, – то знай, они не только ускорят кончину больного, но и здорового человека калекой сделают».

Дочка тогда, всего полгода работала врачом. Сразу после окончания медицинского института она вышла замуж и уехала с мужем жить и работать в Иркутск на родину к мужу, а сын уехал на ПМЖ в Венгрию двумя годами раньше. Были у него ещё две внебрачные дочки дошкольного возраста у себя в городе, где он родился, получил образование и специальность строителя. Но он до сей поры, так и не был уверен, что эти дочки, плоды его необузданной страсти к прекрасному полу.

Остаться одному в таком возрасте было тяжело, к тому – же он остался без средств сосуществования. Их строительное управление было упразднено три месяца назад. Он долго лежал на диване и смотрел в потолок, планируя, что можно продать из дому ненужное, чтобы временно, как-то прожить. Самым дорогим из недвижимого имущества, это была трехкомнатная квартира, в которой жила с тремя детьми и мужем его малярша Фаина, с которой он деньги не брал за проживание, а она только производила все платежи по квартире. Эта семья строителей приехала из Казахстана, и они своим профессиональным мастерством внесли большой трудовой вклад в строительство его коттеджа. Сам он жил в четырёхкомнатном недостроенном коттедже, в котором не убирался уже больше месяца. Этот коттедж, стоял за убогим домом, и новоё строение с улицы было не видно. Дом дореволюционной постройки он купил с покойной женой. Чтобы возвести новое жильё, они его не сносили, а использовали временно, как летнюю кухню. Помимо этого они хранили там некоторые строительные материалы, а некоторые строители жили в этом доме. Но как бы – то, ни было участь этого ветхого строения, была предрешена. Ему в любом случае грозил снос, после того, как строительство нового дома завершиться. Но средств, для окончания строительства катастрофически не хватало. Автомобиль стоял без движения, так – как денег на его заправку тоже не было.

«Машину продать значит лишить себя оперативности», – рассуждал он.

Он как то после длительной лёжки на диване встал утром, сходил, умылся холодной водой и, смотрясь в зеркало, себе сказал:

«Продавать ничего не надо. Буду сам зарабатывать деньги. Только они не дадут мне зачахнуть, и не позволят спуститься по наклонной до деградации, как это случилось со многими моими знакомыми. В крайнем случае, продам квартиру. Мне хватит вполне тех денег, чтобы завести своё дело».

На следующий день он взял в долг немалую сумму денег у бывшего начальника управления, где он последние пять лет трудился главным инженером, пока их не разогнали.

Сергей поехал в Москву на рынок, где накупил партию женских кофточек, которые с помощью Фаины продал на предприятиях города в течение двух дней. Навар оказался приличным. Он рассчитался с долгом и вновь ринулся на Москву. Вскоре он на рынке уже имел свою торговую точку, где у него стоял продавец, всё та – же бывшая малярша Фаина.

Жизнь у него потихонечку налаживалась и входила в колею, отчего на лице появилась счастливая улыбка. Он уже не думал, чем ему оплачивать коммунальные услуги за свой коттедж и где брать деньги на бензин, чтобы заправить машину. Его одолевала одна дума; как бы найти хорошую хозяйку в дом, и не ошибиться? Он понимал, что впопыхах наткнуться на стерву или грымзу с вставными челюстями – риск был. Особенно он остерегался молодых женщин лёгкого поведения. Но зов природы и биологические процессы толкали его почти каждый день на ускорение поисков жены. Около него уже хороводились разносортные женщины и красивые и молодые и дамы бальзаковского возраста. Он всех их мысленно как бы закладывал в лотерейный барабан и крутил. Крутил не барабан, а свои мозги. Кандидатуры находились для него подходящие и много, но всё это были женщины с рынка, которым он не совсем доверял. С ними он мог отдохнуть день другой у себя дома, а потом с большим трудом и разочарованием провожал их к себе домой. Не мог он терпеть, когда женщина увлекается спиртным и курит. Но больше всего он не любил жадных женщин, которых рынок испортил до безобразия и он постоянно следил за собой, что – бы, не превратиться в них. Их жадность проявлялась не в автобусах, – там они были добры и денег своих ни на что не жалели. Но, как они только вставали за прилавок, их доброта моментально пропадала. Они стойко стояли на своих ценах, всучивая покупателю китайский ширпотреб, доказывая, что это фирменный товар, закупленный у производителя. Они ни рубля не уступали покупателю, так – как им необходимо было иметь с двойной навар за проданный товар. Он смотрел на них и поражался их жадности. Он не мог понять таких торгашей, которые лучше целый день простоят на двадцатиградусном морозе, но цену не скинут.