Надежда Веселовская - Сын игромана

От таких не в первый раз приходящих мыслей заныл зуб. Был у Вали один такой незалеченный, время от времени напоминающий о себе. Лечить его в районной поликлинике не брались, ссылаясь на какие-то специфические сложности, скорее всего, в действительности не существующие. Якобы особый случай и у них нет надлежащего оборудования. На самом деле, конечно, им просто не хотелось возиться: с какой стати, если это все равно дополнительно не оплачивается. А пойти в платную стоматологию у Вали не хватало духа: непросто вот так взять да и выложить одним махом половину своей зарплаты.

– Кирочка Михална, – вслух сказала она. – У вас нет анальгинчику? Что-то у меня зуб заболел.

Директорша принялась шарить в своем ридикюле времен первой пятилетки, но ничего оттуда не выудила. Оказалось, вчера, мучимая ломотой в пояснице – память о посвященных туризму годах, – она прикончила все свое болеутоляющее. Однако, воспитанная на принципах коллективизма и взаимовыручки, старуха не могла видеть, как товарищ по общему делу кривится рядом от боли.

– Поди сходи в аптеку. Рюкзаки подождут – все равно ты в таком состоянии не работник…

Валя живо собралась и пошла. Кроме прочего, ей хотелось вырваться из надоевшего, пахнущего резиной подземелья на свежий воздух, пройтись по открытому пространству. Вдоль проспекта ветер гнал желтые подвядающие листья: еще не сухие, но уже и не летние, полные молодых соков… словно она сама. Придет время, и ее плоть станет высохшим листком, а она все будет работать здесь же, в этом детском туристическом клубе, разве что на месте старухи. И ничего в ее жизни не изменится.

День Знаний, уже переживший свой утренний апофеоз, потихоньку доцветал на проспекте. Гаврики как раз закончили учебу и высыпали из школ на улицу. Самые маленькие расходились по домам под почетным конвоем взрослых: многие родители отпросились сегодня с работы, чтобы встретить ребенка из школы и проводить домой. А заодно попраздновать с ним. Взрослые с детьми создавали на проспекте атмосферу особой торжественности, заслуженной гордости собой и друг другом: как же, одни выросли – другие вырастили, есть чем похвастаться в первый школьный день. Вальяжного вида бабушка подвела свою первоклашку к ларьку выбирать мороженое. Было ясно, что именно эта возможность выбора останется для девчушки самым счастливым воспоминанием: когда выбираешь, кажется, что твои возможности безграничны.

У Вали сжалось сердце: ну почему первый же аборт навсегда лишил ее материнства? И зачем она пошла на этот аборт? Можно было вырастить ребенка без мужа, раз уж не получилось создать семью, а для присмотра привезти из пригорода свою тетку-пенсионерку… Как-нибудь прожили бы, не умерли! Вопрос решался семь лет назад – не продешеви она тогда, и картина с девочкой и старухой могла бы иметь к ней самое непосредственное отношение…

Валя достала платочек, чтобы промокнуть вспотевший лоб, ну и глаза заодно…

– Дэвушка? – с восточным акцентом сказали сзади.

Небольшая школьная комнатка психолога была обставлена изысканной, красивой и удобной мебелью: круглый столик, два низких кресла и замшевый диванчик у стены. На столе вазочка, в ней – голая ветка изогнутой как змея японской сакуры. А возле двери теснились плотно набитые в ведро с водой гладиолусы, георгины, астры, гвоздики, розы, от которых на всю комнату наносило нежным цветочным запахом.

– Можно к вам, Артур-сан? – спросил за дверью твердый молодой голос.

– Входи, Кимушка, – отозвался психолог Артур Федорович. – Милости прошу к нашему шалашу.

В комнату зашел невысокий смуглый человек крепкого сложенья, черные волосы которого резко контрастировали с белым полотняным костюмом. Глаза у него были словно два не до конца прогоревших уголька, вспыхивающих порой в темной глубине красноватыми точками. От всей его складной, словно напружиненной фигуры исходила нетерпеливая энергия.

– Неужели ты вот так нараспашку по улице шел? – не скрывая восхищения, покачал головой Артур Федорович.

– Я в кимоно и зимой хожу, не то что сейчас. Тем более от Центра до вашей школы не более километра…

– Да, Ким, вот я и передвинулся, выходит, на километр. В Центре нет теперь драмкружка… Или уже завели новый?

– Не успели. Да вы не расстраивайтесь, Артур-сан, всегда можно переиграть…

– У тебя все просто, самурай. А я уже пожилой человек, много повидавший и, увы, много переживший. «Я хочу свободы и покоя», как Лермонтов, «Я б желал забыться и заснуть!»