Георгий Скрипкин - Любовные похождения Меченосца

И подобных сцен в «Дневнике» было с десятка три. Были там сцены в помещении и на природе, вдвоем и в компании, с вином и без вина, с ласками и без оных.

В общем, первого опыта любовных обхождений Пашка поднабрался через бинокль.

А вот первое возбуждение от прикосновения девчонки он получил на берегу речки, когда соседская Нюрка села на его загорающую поясницу и стала барабанить ладошками по спине. При этом она ерзала своей попкой по Пашкиному заду и приговаривала:

– Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, едет поезд запоздалый.

Пашка сначала почувствовал только неприятное шлепанье по спине, но, через несколько мгновений, Нюркино ерзанье возбудило его так, что чувство неприятности исчезло и осталось только возбуждение.

Улучив момент, когда Нюрка в очередной раз высоко подпрыгнула, Пашка быстро перевернулся на спину, и она села на его напряженный торчок. Вскочив с Пашки, Нюрка в недоумении уставилась на оттопыренные Пашкины трусы, смутилась и, отвернувшись, быстро от него отошла.

Пашка после этого не сразу успокоил свое мужское сокровище, а Нюркино прикосновение ему еще долго вспоминалось.

С этого дня он стал совсем по—другому смотреть на девчонок, стараясь сделать все, чтобы им понравиться, но чаще он засматривался на тех девчонок, которые были значительно старше его.

Одна из таких девчонок, подружка его сестры Наташки и соблазнила тринадцатилетнего Пашку. В теплый июньский день она зашла за Наташкой, чтобы пригласить ее на речку, но в комнате, кроме Пашки, никого не застала.

Она уже собиралась выйти из комнаты, но, посмотрев на Пашку, вдруг спросила:

– Пашка, а ты с девчонками-то целовался?

Пашка посмотрел на Наташкину подругу и, выпятив грудь, уверенно сказал:

– Конечно, целовался.

– А покажи, как ты с ними целовался, – попросила она.

Пашка неуверенно подошел к Наташкиной подруге и, когда та наклонилась, чмокнул ее в щеку.

– Разве так с девчонками целуются, – сказала подруга. Взяв в руки Пашкину голову, она повернула его лицо к себе и впилась своими сочными губами в Пашкины губы.

У Пашки, аж, дух перехватило.

Уходя, Наташкина подруга произнесла:

– Какой же ты шустрый Пашка, учись себя сдерживать, а то как-то уж очень быстро.

В тот раз Пашка не понял смысла слов, вылетевших из уст Наташкиной подруги, но приятное беспамятство ему очень понравилось.

С этого момента ему частенько стали сниться эротические сны, в которых Наташкина подруга и другие знакомые девчонки приходили к нему и доводили его до извержений, о которых он узнавал поутру по невысохшим трусам.

А еще, не найдя общего языка с девчонками, Пашка научился удовлетворять себя сам, используя для этого открытки с красотками. При этом, он разговаривал с ними, как с живыми существами и всячески нахваливал их за красоту и грудастость.

Правда, вредная Ольга, обнаружив открытки, в тайне от Пашки выменяла их на какие-то фантики. Расстроенный Пашка долго не мог понять, куда же подевались его красотки, но через несколько дней вовсе о них забыл.

В общем, к пятнадцати годам половой темперамент Пашки окончательно оформился, и за похотный взгляд ему смело можно было дать лет семнадцать.

На четвертый месяц Пашкиного пятнадцатилетия началась война, и отголоски ее докатились до маленького сибирского городка. Все призывное население отправилось на фронт, а в городке остались только бабы, инвалиды, старики и дети.

Пашка тоже попытался сбежать на фронт, но военные дяди записали его в разряд детей и посоветовали выбросить из головы невыполнимое желание. Знали бы эти дяди, в какого мужичка превратиться через некоторое время паренек по имени Пашка.

Оставшиеся в городке верили в скорую победу Красной армии над врагом, но наступила осень, а война все не кончалась и не кончалась. На табуретной фабрике стали выпускать ящики для снарядов, а сердобольные женщины, предчувствуя затяжной характер войны, вязали для фронтовиков носки с варежками и отправляли их в сторону фронта.

Авдотья с Ольгой занимались домашним хозяйством, посылали Петру Акимовичу нехитрые посылки и с нетерпением ждали от него хоть какой-нибудь весточки. Двадцатилетняя Наталья с утра до вечера работала на лесозаготовках и уставала так, что, дотащившись до дому, с трудом забиралась на полати и проваливалась в глубокий сон. Утром, наспех перекусив картошки с хлебом и салом, Наталья вновь уезжала в тайгу, чтобы вечером ни живой, ни мертвой вернуться назад.