Петр Альшевский - Барабаны летают в огне

Потертая, но чувственно подмигивающая бабенка наподобие Феодотии Скарпы сошла бы.

СНЯЛАСЬ БЫ ДЛЯ НЕГО ГОЛОЙ, он бы ее фото и приклеил.

Обдумывая, показывать ли ей зажигалку с другой раздетой женщиной, Макровий счел, что следует показать.

Раз у меня на зажигалке не самолет, а подобная баба, Феодотия поймет, что сексом я интересуюсь.

Что обязано ее заинтересовать.

Она бы на меня налетела, оставила бы в одних носках, но меня беспокоят слухи. Поговаривают, что ее посещает наш капитан…

Он кем-то значимым стал, а я пока не удосужился. А условия продвижения у меня были не хуже. Орифаонис из народа, и я из него, Орифаонис ради карьеры ничем не поступился, и я от своего не отступал, Орифаонис закончил мореходное, и я в нем диплом высидел, но Ликомед Орифаонис у нас капитан, а меня швыряют об палубу и ведрами бьют.

БЛАГОДАРЕНИЕ БОГУ, женщин я еще хочу. И по желательности обладания первая среди них Феодотия Скарпа.

От Ликомеда Орифаониса ее отделяет дерево. Чтобы посмотреть на Феодотию, он раскачивается направо, налево, привыкший к качке на корабле, теперь он создает ее сам, а она полагает, что из рейса он еще не пришел и, взглянув на дерево, появляющегося из-за него мужчину за Ликомеда принимать не торопится.

На глазах у мужчины солнечные очки, лицо густо заляпано зеленкой, от дерева Феодотия Скарпа отворачивается, участившимся переставлением ног накатывает к подъезду, поздно стартовал бы – не догнал, но Ликомед Орифаонис снялся со стоянки аврально и уже буквально в дверях его ладонь прихватила Скарпу за задницу.

Моя истомившаяся крошечка, сказал он. Для общения с тобой я сегодня не закрыт.

А твой рейс? – пробормотала она.

Закончился.

А твое лицо?

Меня до прокусываний ПОКУСАЛИ КОЛИБРИ.

А у тебя… ты не бубоны замазал?

В море чего не приключится: ветра пронизывающие порывы, повороты судьбы драматические – к каким бы участкам его тела они не относились и как бы наладившуюся жизнь не раздраивали, капитану для сохранения авторитета надлежит с ледяным спокойствием их встречать; в безутешном состоянии свое он отбродит, но сейчас он на «Платониде», и он ее капитан. А выловленную акулу кто, кроме капитана, подержит?

Зубами она клацает, хвостом будто резцом вертит, Ликомед Орифаонис ее в обхват и от палубы отрывает.

Команда восторженно млеет.

Макровий Валлос бурчит, что капитан у нас теперь с детенышем.

Что на руки взял, то и взял, сказал ему Ликомед. Держу и не надеюсь, что завтрашний день мне нечто большее принесет.

На тупо глядящую акулу, на ГОРДО ВЗИРАЮЩЕГО КАПИТАНА, да чего там на них смотреть. Схожу помыться. И голову.

Макровий Валлос мыл голову шампунем «Пафосский пивной».

Распушить дрожжами клочковатые кудри. Сойти на берег предельно для себя привлекательным.

Вдогонку Макровию Валлосу женщины с вожделением не ахают – по многим чертам он страшен, при каждом столкновении со своим отражением Макровия разочарование ждет, касательно женского интереса он живет впроголодь и на земле бы ему без просыпа спать, но он, разумеется не рассчитывая на легкий успех, за дамами волочится.

Эй, малышка, ты…

Обращаться ко мне я тебе, Валлос, запретила.

Оргазм, промолвил Валлос.

У кого?

ОРГАЗМ ПОНИМАНИЯ.

Как бы он тебя в петлю не закинул. А откуда у тебя, Макровий, такие синяки?

Что мне какая-то синева, когда мой облик и свернутая челюсть не испортит! Меня поколотили, но бодрость духа я стараюсь не терять.

Синяки у тебя и на руках. Словно бы ты вырывался. Женщина удерживала?

Брат Кустериос.

Церковный брат?

Есть сестра Кустериос и брат Кустериос. Ее брат. Я-то с ней вокруг да около ходил, а он меня сразу хватать начал.

Свет они не включали, но и стемнело же еще не полностью – прямого повода домысливать, что его сестра и этот некрасивый мужчина изготовились посношаться, у Памфила Кустериоса не было.

Они стояли у подоконника, Макровий Валлос мял пальцами ее пухлое плечо, обладай он одуряющей верой в себя, он бы потрогал женщину посимпатичней, но мысля без подкидывающих перегибов, Валлос ухватился за реально доступное и поступательно вел процесс к кровати.