Владимир Маталасов - Серебряная Птица

Теперь же дела у Вавилы пошли в гору так быстро, что он даже не успевал денежки считать. Распродажа товара Зоряночкой шла очень успешно, чему Вавила был до чрезвычайности доволен. Через неделю её уже знал и полюбил весь город за доброту, отзывчивость и красоту необыкновенную.

А ещё, для пущего заработка, хозяин заставил Зоряночку петь и играть на скрипке, которую ей подарил когда-то в цыганском таборе Шаро Баро, обучив игре на ней. Поэтому в свободное от распродажи и домашних работ время девушка шла на городскую площадь, где своей игрой и пением собирала вокруг себя почти всё население города. От её звонкого, небесного голосочка на подоконниках городских квартир и в палисадниках распускались цветы, а на звучание скрипки сбегалась и слеталась вся городская живность.

Только Балдадур да Вереда не рады такому обстоятельству. Уж больно завистливыми оказались и никак не могли смириться с мыслью: как это так, что какой-то там замухрышке столько чести да внимания оказывается.

– А чем мы хуже? – оба жаловались отцу. – Подумаешь! Какая-то там Зорянка-содержанка, а всё туда же. Почему нас никто не любит, а ей такая честь? И почему до сих пор она в цыганских нарядах ходит? Она же наша прислуга. Вот пусть и одевается соответственно своему положению.

Следуя наговорам и наветам своих детей, Вавила обрядил Зоряночку в холопские одежды. Но и это не помогло: народ пуще прежнего полюбил девушку за её великотерпение и добрый нрав. Когда же шла она по городской мостовой, стуча по ней своими деревянными башмачками, окна всех домов приветливо распахивались настежь. Длинное, поношенное, с чужого плеча платьице её, множество раз стиранное и залатанное, приобретало вдруг неописуемо привлекательный вид, приковывая к себе внимание прохожих, особенно – молодых парней.

Однажды, когда Зоряночка, стоя у раскрытого окошка, коротала время, в каморку к ней явилась Вереда и стала расспрашивать, мол, откуда она, кто её родители и, вообще, чем она занималась все пятнадцать лет. Ничего не утаивая, Зоряночка поведала ей о своём прошлом, по доброте души своей рассказав и историю, приключившуюся с ней во сне: о Старце, о добром молодце на Серебряной Птице и, конечно же, о шкатулке.

– А где она эта твоя шкатулка? – полюбопытствовала Вереда.

– Да вот же она! – сказала Зоряночка, вынимая её из-под подушки на лежанке.

– Дай посмотреть! – с загоревшимися вдруг от любопытства глазами, попросила хозяйская дочь.

Добрая, доверчивая душа протянула ей шкатулку.

– Пожалуйста!

Вереда чуть ли не вырвала её из рук девушки. Открыв крышку, она первым делом извлекла из шкатулки перстенёк и, не обращая внимания на остальное её содержимое, вновь передала шкатулку в руки владелицы.

– Ой, какой красивый перстенёк! – с жадно загоревшимися глазами воскликнула Вереда, покручивая его перед глазами и любуясь сиянием изумрудного камушка. – Отдай мне его.

– Я не могу этого сделать! – произнесла Зоряночка, забирая перстенёк назад и одевая его на свой пальчик. – Это подарок, которым я не вольна распоряжаться.

– Ах, ты так?! – завопила Вереда, пытаясь сорвать перстенёк с пальца Зоряночки.

Однако это ей не удалось, но изумрудный камушек всё же остался у неё в руке.

– На, получай! – пронзительно взвизгнула она и выбросила его через открытое оконце коморки. – Пусть же он не достаётся никому!

– Что же ты наделала! – в отчаянии горько заплакала Зоряночка. – За что ты меня так, что я тебе плохого сделала?

Как не искала Зоряночка на пыльной мостовой изумрудный камушек от перстенька, но найти так и не смогла…

Так уж случилось, что в ту пору в город прибыл какой-то, никому не известный, добрый молодец. Всем хорош собой: статен, умён, скромен, красив, доброжелателен. Но никто даже и заподозрить-то не мог, что этот молодой человек в одеянии и с манерами простолюдина никто иной, как наследник царского престола. Ничем не выделялся он из толпы горожан.

А всё дело было в том, что Царевич с детства не был приучен к безделью, чему постарался поспособствовать его отец – человек строгих правил. Он полагал, что прежде чем сыну взойти на престол, ему необходимо пожить в самой гуще народа, познать нужды своих верноподданных, пожить их чаяниями и переживаниями, не чуждаться никакого труда – ни умственного, ни физического, браться за любую, даже самую грязную работу.