Твой – говорит, аж чуть не плачет, – твой, не спорю! Забирай! Дай только сбрую сниму, и забирай!
…Вот такая вот охота у нас в тот день приключилась…
В бездонном, промороженном за ночь январском небе, на уровне отсутствующих в этот день облаков, парил одинокий ворон. Солнце достигло своего зенита и с интересом наблюдало за птицей. А та всё кружила на одном месте, будто что-то держало её и не отпускало по своим вороньим делам навестить расположенную в десяти верстах южнее деревеньку, дабы полакомиться, чем Бог пошлёт, а вернее выкинет за ненадобностью съестной какой-никакой житель этого забытого и заросшего лесами уголка сибирской земли. С высоты полёта во все стороны простирались берёзовые, с редкой примесью осины, голые, по зимнему обычаю, леса с редкими, укутанными белым снегом, полянами. Пополам делило это безмолвное, застуженное пространство русло скованной льдом и запорошенной снегами реки. Вдоль укутанной зимним покрывалом воды бежали, по большей части пологие берега. Никакой живности не наблюдалось во всей близлежащей округе, и лишь одинокий, серый, начинающий порастать инеем от долгого бега, силуэт матёрого волка, с опущенной к снегу пастью и мощным, монотонно движущимся вслед семенящим лапам крупом, тропил след вдоль края леса, повторяя извилины вставшей на зиму реки. Видимо он и привлёк внимание ворона и не отпускал его, бередя любопытство и заставляя накручивать круги над зимним лесом. Если спуститься ниже, то можно будет услышать частое дыхание зверя, хруст снега под его лапами и заметить, как временами, не замедляясь, лишь слегка качнув головой, он хватает на ходу снег и, не снижая темпа, продолжает свой бег в направлении, известном лишь ему одному. Случалось на пути ему попадались то путанная строчка мышиного следа, то вязь куропатки, то стоящие поперёк друг-другу следы заячьих лап. Но ничто не отвлекало и не нарушало поступательного движения вперёд и вперёд, лишь молча проплывали мимо берёзовые стволы, да продолжал поскрипывать снег под мощными лапами…
Тяжела жизнь в сельской глуши! Долгими зимними вечерами лезут в голову мысли о несбывшихся мечтах, о потерянном задарма времени, что было потрачено на таёжную, лесную жизнь, о полковом командире, что предлагал много лет назад, по окончании срочной службы остаться на сверхсрочную, а то и воспользовавшись направлением испытать судьбу в качестве абитуриента военного училища. Ан нет, не смог бросить родных сердцу краёв и, махнув на радужные перспективы, вернулся к милым сердцу лесам и перелескам, стариковым могилам на деревенском погосте, да соседской девчонке, что ждала его долгих два года. Так заведено было не им, а ещё до него, его многочисленными предками, что родиться, расти и мужать, защищать, а после возвращаться и, прожив отведённый срок, находить покой можно лишь в этой, родовой, исконно вольной, сибирской земле. Не было для них других, пригодных для житья, краёв. По всей округе жила вся многочисленная родня, жила и ломала жизненные неурядицы сообща, коллективом, что тебе дом поставить, что поля убрать, что свадьбу справить и отгулять, да после присмотр вести за молодыми, новоявленными супругами. Жили дружно, по соседству ставили усадьбы, да и на погостах лежали «улицами», во всём чувствовалось крепкое родственное единение и в земной, и в иной, неведомой жизни.
Много уж лет да зим пролетело с тех дней, что вернули его в линялой гимнастёрочке на родную, присыпанную пылью по щиколотку улицу, на милый сердцу порог отчего дома-пятистенка. Поредел за те годы и поседел волос на некогда буйной шевелюре, народились, выросли и упорхнули из родительского гнезда дети. Старший, подобно всем мужикам, отслужил в солдатах, а после службы, послушав отца и окончив училище, уж командовал заставой на границе с Китаем. Дочери после института врачевали в областном центре, а младший сын сразу поступал в авиационное училище, отучился и ворочал теперь шаг-газ боевого вертолёта по всем горячим точкам некогда единого и великого Советского Союза. А они с бабкой отработав своё в совхозе да лесничестве, получали пенсии да доживали век там, где и начинали учиться делать первые шаги по скобленным половицам да ромашковым полянам их некогда ребячьи и не ноющие долгими зимними ночами ноги. Вот и лезли в голову мысли о том, что правильно ли поступил послушав своё сердце, может стоило наступить ногой на обычай, да и попытаться строить жизнь так, как стало заведено по нынешним временам, без оглядки на прошлое и отбросив все условности, весь опыт нажитый отцами да дедами. И сколько уж он не думал бессонных ночей на эту вечную тему, а только решения не находил и легче, спокойней на душе не становилось. Вот и сейчас, во втором часу ночи, сидел он на лавке подле русской печи и, приоткрыв вьюшку с дверцей, покряхтывал да пускал сигаретный дым в печную топку. Сон не шёл, в избе было душно от вытопленных на ночь печей, журнал «Охота» в очередной, не ведомо какой раз, дочитан до последней «корки». Побаливала спина, ныла застуженная прошлым годом после купания в полынье нога, и пела свою заунывную песню в неплотно закрытой трубе вьюга.
Читать дальше