Владимир Беляков - Норильские рассказы

– Мне кажется, есть повод накатить! – Вадим хитро посмотрел на меня.

– Согласен! И наруби оленины нашему герою.

Я позвал Шкалика в избу. Пес лег у моих ног, вытянул вперед лапы и внимательно посмотрел на меня. Прошка спрыгнул с печки и улегся рядом. Зашел Вадим, положил перед собакой нарубленные куски оленины. Из-под стола выскочил белый горностай, которому Вадим дал кличку Плюшкин, ухватил большой кусок оленины своими маленькими зубками и попытался утащить его под стол, но никак не мог сдвинуть с места. Шкалик грыз кость, не обращая внимания на горностая. Прошка встал, потянулся и ударил лапой воришку, но тот и не думал отпускать кусок.

– Ты, Плюшкин! У тебя в закромах продуктов уже на десять зимовок.

Вадим взял горностая за черную кисточку хвоста, стараясь оттащить от куска, но все было бесполезно. Мы дружно рассмеялись. Это был последний месяц моей работы и проживания в промысловом хозяйстве.

Перед Первомайскими праздниками я собрал свой нехитрый скарб, загрузил в сани рыбу, песцовые и соболиные шкуры. На прощанье обнялись с Вадимом и Федей.

Утро было солнечным и очень теплым. В протоках по краю берегов уже кое-где проступала вода. Окинув последним взглядом избу, согревавшую меня четыре полярных зимы, летнюю кухню, названную «Ресторан Чир», торчащую из снега трубу бани, сруб которой был врыт прямо в берег, я завел «Буран».

– А где Шкалик? – спросил я у Вадима.

– Я его уже двое суток не вижу. В тундре гуляет, наверное, – ответил Вадим.

Раскачивая снегоход, чтобы оторвать примерзшие к снегу гусеницы, я нажал на гашетку. «Буран» с характерным потрескиванием из выхлопной трубы тронулся с места.

«Может и хорошо, что не простился со Шкаликом», – подумал я. – «Надо будет смотреть ему в глаза. А как объяснить, что город не для него? Там он просто погибнет от тепла, уюта и сытной жизни».

Проехав несколько километров, я приблизился к самому узкому месту реки и увидел, как наперерез из береговых кустов выскочил Шкалик. Он сел на накатанный снегоходом след, точно в том месте, где когда-то впервые увидел песца, попавшего в капкан, и услышал от меня команду:

– Взять его!

Я слез с «Бурана», подошел к нему и, опустившись на колени, обнял его за шею. Шкалик, вяло вилял хвостом и, повернув голову, смотрел отсутствующим взглядом в сторону возвышающихся вдали гор озера Глубокое.

– Прощай, Шкалик! – не слыша своего голоса, прохрипел я. Шкалик посмотрел на меня, как мне показалось, с укором. И не потому, что я оставляю его здесь, не беру с собой. Его обида была в том, что я не остаюсь с ним. Я взобрался на сиденье «Бурана». Собака сидела и не трогалась с места, пристально смотрела на меня с последней надеждой, умоляя остаться. Сердце мое разрывалось. Я больше не мог смотреть в эти умные глаза.

Нажал на гашетку и объехал Шкалика. Проехав сто метров, на изгибе реки я обернулся. Пес сидел все на том же месте, не двигаясь. Вдруг он поднял голову вверх и завыл так, что слезы ручьем потекли по моему лицу.

Я не знал, было ли это знаком прощания со мной или сигналом волчице, что теперь у него осталась только одна семья.

«Буран» с каждой минутой увозил меня все дальше и дальше, увеличивая расстояние между нами. А вой Шкалика еще долго преследовал меня и преследует до сих пор.

Шкалик после моего отъезда на точке больше не появлялся.

Когда началась навигация, Вадима и Федю перебросили на другой участок озера Глубокое.

Осенью у Вадима случился приступ аппендицита. Довести до города его не успели. На причале, где ждала его скорая помощь, он потерял сознание и умер прямо в машине скорой помощи.

Прошла зима. А при наступлении весны многие «буранисты», вездеходчики рассказывали, что в районе озера Гудок часто видели волков.

Один из них отделялся от стаи, выбегал на протоптанный «буранами» след. Садился и внимательно вглядывался в приближающиеся снегоходы. Сидел так, пока было безопасное расстояние. Затем вскакивал и бежал к волкам, уводя их в лесной массив. Среди диких собратьев он выделялся темной шерстью и лохматым загнутым хвостом.

Михаил Спицын уже три часа летел в самолете. Вздрагивая всем корпусом, Ил-14 шел на посадку, пробиваясь через заслон плотных облаков. Удары иногда были очень жесткие. В салоне возникал ропот, кто-то не выдерживал и панически вскрикивал. Тогда в проходе появлялась стюардесса, мило улыбаясь, призывала к спокойствию и терпению, успокаивая словами: