Александра Ильина: Осколки жизни. Сборник миниатюр

Внутри у меня что-то оборвалось. Не помня себя от ужаса, я бросился вон из машины, надеясь и молясь, что смогу что-то изменить, исправить…

***

Искореженная, помятая иномарка, перевернувшись на крышу, лежала на дне каньона. Я бегом бросился к ней. Срывая ногти, рискуя переломать себе все пальцы, глотая слезы и не веря в произошедшее, я пытался вытащить водителя. Мне уже было все равно, кто он… Прежде всего, он был человеком и его нужно был спасти.

Не знаю откуда у меня взялись силы, сорвать покореженную дверь со стороны водителя.

«Славка!» – срывающимся голосом позвал я друга. Он был ещё в сознании…

«Не чувствую ног…» – прошептал он.

Я попытался его вытащить, он закричал от боли так, что у меня замерло сердце…

***

Маячки «Скорой» показались высоко, на шоссе. Я медленно пошёл навстречу бригаде МЧС. Пока они вытаскивали из машины труп, и ждали приезда полиции, я стоял около своей машины и курил. Дождь закончился, но по моим щекам все ещё текли слезы… Перед глазами стояло лицо друга, а в ушах звучал его голос, его последние слова: «У мамы рак. Тяжелая стадия. Нужны деньги на лечение в Израйле… Деньги я выиграл, но она отказалась их взять… Она никогда не ценила того, что я для нее делал. Ей противен собственный сын и то, каков он. Разве после этого она имеет право называться моей МАМОЙ?? Ответь!!! … ты передай ей, что я ее люблю и прощаю…».

***

Спустя три месяца после похорон сына, Зинаида Павловна умерла. За пару часов до смерти, словно предчувствуя, что ей осталось чуть-чуть, она позвонил мне.

«Как думаешь, Славик меня простил?» – спросила она дрожащим голосом.

«Да. Это были его последние слова. Он Вас очень любил, Зинаида Павловна», – ответил я.

«Какая же я – дурра! У меня был такой прелестный сын… Пока не потеряешь, не научишься ценить», – плача, сказа она и повесила трубку.

***

Кто не видел неба на высоте 2 000, тот не видел свободы. Нет ничего прекраснее бегущей черной полосы аэродрома и бесконечного небесного простора впереди. Тот момент, когда шасси стальной птицы отрываются от бетона, мне не забыть никогда. В тот миг ты начинаешь осознавать всю красоту и беспредельность неба и начинаешь верить в Бога… Мне не забыть никогда аплодисментов в салоне боинга, когда он замирает на земле, удачно совершив посадку… Я – командир воздушного судна, мне 42года и вот моя история.

***

В детские годы моей любимой игрушкой был самолет. Небольшой, металлический самолет с красной звездой и надписью СССР на крыльях. Мой отец был летчиком, как и дедушка – Герой Советского Союза. Я тоже мечтал о погонах ВВС. Но в военную авиацию не попал из-за какого-то глупого недоразумения в медицинском листке. И стал гражданским летчиком.

***

Первые 10 лет моей службы прошли однообразно и почти не оставили о себе воспоминаний, за исключением беспредельного восторга и радости от каждого полета. Я летал, и был счастлив. Потом это чувство поугасло, но самолеты я не разлюбил, даже после свадьбы, оставаясь, как в песне, «первым делом, первым делом – самолеты, ну а девушки, а девушки – потом», верным своей первой любви.

«Любовнице цветы купить не забудь!» – шутила жена, провожая меня в очередной рейс. «Она меня и так любит!» – отшучивался я, неизменно надевая фуражку набекрень. Говорят, нельзя жить с женой и бегать к любовнице, а то жена убежит. Так случилось и со мной, не смотря на то, что моя любовница была нетребовательна и совсем не женщина, а стальная птица… Жена ушла. Запретила видеться с сыном. А я остался в одиночестве, наедине со служебным повышением. Аэропорт «Шереметьево» стал для меня вторым домом. Зарубежные рейсы, иностранцы, чартеры, хорошенькие стюардессы… Но я все равно скучал по моей бывшей жене и сыну. Даже дорогой коньяк, ставший моей второй любовницей, не мог отвлечь меня от тоски.

***

Все изменилось в одночасье. Очередную мед комиссию мне просто не подписали. Попросили пройти лечение у нарколога и временно списали на землю. Что может быть ужаснее для лётчика, чем обрезанные крылья?! Ничто!!! Первые две недели после увольнения я почти не помню, проводя их в обнимку с бутылкой коньяка. До того самого момента, пока на мою жил площадь не заявился лучший друг – Вовка и не заявил безапелляционным тоном, что мне надо развеяться. По его мнению лучшим вариантом было куда-нибудь слетать. Ему отказали в отпуске, который он рассчитывал потратить на помощь матери. И так как из всех его друзей только я был свободен, он решил отправить меня на свою малую Родину – в Прибалтику, помогать матери на даче, а заодно отвлечь меня от депрессии. Билеты были уже куплены, согласие матери получено и отказываться мне было поздно – с тяжким сердцем и под пристальным взглядом друга я поднялся на борт стальной птицы, спустя три недели после списания на землю…