Вадим Пряхин: Инерционное движение

«Ну, вот и пошёл мне, страшно подумать, восьмой десяток! – сокрушался Фёдор Николаевич, вернувшись домой с вузовского банкета по случаю своего юбилея. – Конечно, я не знаю, сколько мне осталось… Однако уже давно пора подводить какие-то итоги. Сумел ли я создать свою научную школу? Думаю, что нет… Ведь под моим руководством защитились всего два доктора и восемь кандидатов наук. Я сам отлично понимаю, что для научной школы это маловато… Принято считать, что докторская степень присуждается за разработку нового научного направления. Но вот уже 15 лет прошло, как я стал доктором технических наук, а чётко сформулировать своё научное направление я до сих пор так и не могу… Научных монографий большого объёма или фундаментальных учебников у меня нет. Международных научных контактов с коллегами тоже нет. И я больше чем уверен, что после моей смерти обо мне все очень быстро забудут. А моими трудами будет пользоваться только небольшая кучка узких специалистов…»

Его размышления прервала бравурная мелодия мобильника. Звонил Дмитрий Викторович.

– Дорогой Фёдор Николаевич! Извините, что не мог присутствовать на вашем банкете. Причину отсутствия укажу в своей объяснительной записке… От всей души поздравляю вас с юбилеем. Желаю вам хорошего настроения, крепкого здоровья и всего самого наилучшего…

– Спасибо, Дима. Никакой объяснительной писать, конечно же, не надо. Расскажи лучше, как дела с твоей докторской.

– Наше семейство всё ещё находится под впечатлением кончины Александра Георгиевича Филина. Вот и мне пришлось участвовать в организации похорон… Нажму на свою диссертацию как следует, наверное, через два-три денька…

– Ну ладно. Желаю успеха. Очень тебя прошу – полностью сосредоточься на докторской. Как только защитишься, у тебя будет совсем другая жизнь. Несравненно более интересная и насыщенная. Да, и в материальном отношении выигрыш будет немалый…

– Спасибо за заботу, дорогой Фёдор Николаевич. Каждые два-три дня я буду подробно докладывать, как у меня идут дела…

На этом их разговор прервался.

С каждым днём Павел всё больше ощущал на себе «звериный кризисный оскал».

Почти все его клиенты, которым он давал уроки английского языка, отказались от его услуг. Стипендия в вузе мизерная, а учиться оставалось ещё около двух лет.

У Лены ещё больше обострились отношения с его матерью. Вера Николаевна придиралась к ней по любому, даже самому ничтожному, поводу.

В общем, куда ни посмотри – везде полная безысходность и тоска. И даже после окончания вуза он не видел для себя никаких радужных перспектив.

В то же время Павел видел, как ярко и радостно живёт его однокашница по институту Ефросинья. Она получает призы за свои спортивные достижения, мелькает на обложках глянцевых журналов, не пропускает ни одной корпоративной вечеринки.

Ибо Ефросинья Матвеевна – гордость иняза и даже целого административного округа Москвы. Её уже знают все – от мала до велика. Она стала кумиром целой армии мужчин всех возрастов и национальностей. Осталось, видимо, недолго ждать, что она со своим супербюстом выйдет и на мировую арену…

Уверовав, что ей теперь всё дозволено и никто не в силах отказать ей в её капризах, она как-то вызвала Павла в одну из пустых аудиторий на разговор тет-а-тет.

– Ну, что Павлуша, как жизнь?

– Среднее между плохо и очень плохо!

– А что так? Ленка плохо ублажает?

– Да не в этом дело. Просто каждый день одно и то же, скука зелёная…

– А помнишь, как мы с тобой в Америке на вечеринках кувыркались?

– Да, как вспомнишь, так вздрогнешь; как вздрогнешь, так вскрикнешь…

– Как вскрикнешь, так мороз по коже…

– Ну, допустим, мороза-то там никакого не было. Там климат теплее.

– Да это я так, образно, чудик! А теперь к делу, Павлуша… Меня пригласили на конкурс толстушек в Италию. Ну а ехать на международный конкурс с моим английским… Сам знаешь!

– Да уж…

– Ты мне должен дать 10—12 уроков. Согласен?

– А как оплата?

– Наличными! Зелёными, конечно…

– Надо подумать…

– Даю тебе сроку на размышление 3 дня… Думай!

С большим трудом Эдик уговорил Светлану Георгиевну и Станислава Давыдовича купить ему черепашку и волнистого попугайчика.

Ребёнок ещё находился в том возрасте, когда быстро может называть своих опекунов мамой и папой. Станислав Давыдович с самого первого дня вошёл в доверие к Эдику и старался ни в чём ему не отказывать. И когда Эдик завёл с ним разговор об этой покупке, он сразу же согласился.