Владислав Рышков - ХЕРЪ. Триллер временных лет

Здесь он провёл часа три, ныряя до самого дна бассейна, плавая наперегонки с ребятами и болтая с местными девчонками в симпатичных ярких бикини. Никаких проблем с общением у Андрюши не было с той поры, когда в четвёртом классе начались уроки английского. Правда, едва освоившись в чужом наречии, он подошёл к своей матери и спросил:

– Ма, зачем учить английский, если он похож на разговор чукчей?

– Ты имеешь в виду грамматику? – сразу поняла его мать, читавшая в университете курс языкознания.

– Ну! – обрадовался понятливости матери Андрей. – Какая-то примитивная фигня.

– Нет, сынок, это не фигня. Эта примитивная грамматика, видишь ли, нанизала на себя колоссальную семантику, спаяв к тому же кельтские, германские и романские языки. Советую учить. – Мать никогда не давила на Андрюшу, только советовала.

Тогда он мало что понял. Он просто схватил влёт на самом деле простейшую, почти примитивную, по сравнению с русской, конструкцию языка и затем, как на шампур, стал нанизывать на неё словарный запас. Примерно по пятьдесят слов в два дня: сперва заучивал, а на следующий день повторял слова, намертво забивая их в прожорливую молодую память. Теперь, через три года, он уже подбирался к уровню Оксфордского словаря, хотя произношением пока не блистал, да и разговорной практики недоставало.

– Ты откуда? – спросила его высокая тонконогая и светловолосая девчонка, вынырнувшая у его ног из океанской воды. Она легко взобралась на бортик и села так близко, так плотно к Андрюше, что у того ёкнуло сердце.

– Из России.

– О! – удивилась девчонка, однако не отодвинулась. – Далеко, холодно!

– А у вас – кенгуру, – нашёлся Андрюша.

Девочка улыбнулась. Верительные грамоты были вручены.

– Поплыли? – предложила она.

И сразу нырнула, долго не показывалась из воды, а затем, будто взлетев, рыбкой перемахнула бассейн. Андрюша даже и не думал с ней состязаться. Он только пытался по привычке выследить алгоритм её движений, но не успел. Всё было слишком мимолётно. Девчонка махнула ему рукой и через весь бассейн крикнула.

– Эй, в Британии не водятся кенгуру!

Рассмеявшись, она скрылась в девичьей раздевалке.

Андрюша тогда ещё не знал, что с жителями туманного Альбиона всегда нужно держать ухо востро.

И только потом, уже юношей, попробовав впервые виски, оказавшимся к тому же длительно выдержанным в дубовой бочке из-под мадеры, Андрей понял фишку: джентльмены, которые умеют превращать суррогаты в мировые бренды, неодолимы. Язык, выстроенный на весьма примитивном каркасе, и напиток, в основе которого был дремучий самогон, стали неотъемлемой частью общечеловеческой тусовки. Процесс превращения бомжа в хозяина жизни требовал осмысления.

Но то было шестью-семью годами позже, а нынче, в Аделаиде, получив звание победителя всемирной олимпиады, Андрюша стал патентованным математическим вундеркиндом. Ему тут ещё, в номер, притащили, видимо, загодя согласованное приглашение на учёбу в местный элитный колледж, чуть позже подсуетились на эту же тему американцы и те самые англичане. Лучшие, самые крутые учебные заведения Европы, Америки и пятого континента простирали к нему свои солидные, респектабельные объятия, против которых обычно не могли устоять и дети принцев по крови или баблу.

А вот Андрюша отказался напрочь. И не потому, что боялся оторваться от родной домашней пуповины. И не оттого, что не хотел более углублённого изучения математики, поскольку и без того углубился в неё дальше некуда.

Просто… Просто Андрюше стали по фигу все эти математические пустопорожние экзерсисы. Ему было неинтересно, потому что решения давались слишком легко, они будто сами выпархивали из его сознания, потревоженные лишь небольшим усилием воли. И сколь были бы поражены все исстрадавшиеся его учителя, молодые апостолы от науки, которым он застил горизонт, и журналисты, бравшие у него интервью, и те джентльмены, что звали его в престижные школы, когда бы им было дано знать: Андрюшу не занимала ни наука, ни его место в ней. Цифры ему были нужны совсем-совсем для иного. Как всякий подросток, он тщился познавать мир, в котором вдруг очутился, однако копал при этом так глубоко, что порою ему самому было жутковато заглядывать в открывающееся бездонное жерло своей скважины. Теперь он знал, на что это похоже: тот самый сладкий затягивающий ужас, когда под рёв авиамоторов представляешь, как твой самолёт срывается с небес и уходит в мрачные глубины океана.