Ольга Верещагина - Нарекаю тебя женщиной

– Лесовичок, Лесовичок, добрый старичок, на тебе подарочек – пряничек и конфетку, а мне дай взамен грибков и ягод лукошко.

Так бабушка говорила и снаряжала меня в дорогу:

– Вот тебе котомка за плечи, она холщовая, легонькая. Там целлофановая накидка от дождя, носки сухие. Из еды – ватрушка с вареньем, два яйца и огурцы. Кусочек ржаного и чесночина. Хватит, в лесу много не съешь. Да ещё марля, не пей из ручья без марли. Процеди водичку и пей. Положу кваску кисленького, чтобы пить много не хотелось, бутылочку. Всё. Пошли одеваться. Уже скоро три часа утра. Солнце скоро встанет.

– На тебе шаровары из саржи с резинками внизу, чтобы не забрались клещи. Надевай. А это рубашечка ситцевая с длинными рукавами. Ничего не сжаришься, зато целей будешь, и лёгкий дождевик с капюшоном… Мало ли что, вдруг дождь или ещё чего… не промокнешь. Вот, надень мои сапоги резиновые, они лёгкие и свободные. Ну, вот и все. Да, вот платочек беленький, чтобы головку не напекло. И крестик надень, сбережёт в пути, – говорит бабушка, надевая мне крестик на белой бечёвке.

– Ну, давай посидим напоследок и пойдём к Стёпе – так бабушка называла свою соседку и подругу Степаниду Ившину.

Мы садимся на сундук рядом и тихо просто сидим, каждая думая о своем.

– Господи, благослови рабу Божью Ольгу на дорогу и приведи обратно к родному порогу… Иисус Христос впереди, Богородица позади, Адам и Ева по бокам, и они помогут нам. Ну вот… С Богом. Пошли.

Бабушка надевает мне на плечи холщовую котомку, ей же сшитую для меня из льняной холстины. В углы котомки вшиты винные пробки, и на них была привязана мягкая, прочная, из льняной пеньки верёвка, закрепленная кольцом на горловине. Всё выглядело простым рюкзачком. Он хорошо лежит на спине и греет, и мы выходим в рассвет…

Господи, как же я любила это время… Чудное, познавательное, беззаботное, полное радости, любви и покоя. Меня мои старухи учили всему. Учили и любили. Я была одна, а их много – старух-вековух и вдов, подруг моей бабушки, прошедших войну и оставшихся в одиночестве.

Во дворе уже забрезжил рассвет. На востоке небо порозовело, и редкие лучики пробивались как будто из-под земли. Стояла предрассветная тишина. Ворота скрипнули. Бабушка им, как живым, сказала:

– Ну, тише вы, всех разбудите. Пошли.

И мы пошли.

Степанида, или тётя Стёпа – так её все называли, жила через дом от моей бабушки. Избушка Стёпина, «двуглазка» – так бабушка её называла, была старенькая, покосившаяся, почти вся покрытая фанерой и толем. Крыша немного съехала набок. У дома была широкая завалинка, засыпанная свежим опилом. Бабушка стукнула в окно тёте Стёпе, и мы сели на завалинку ждать. Было тепло и уютно на этой завалинке. Опил ещё не остыл за ночь и отдавал своё тепло.

Солнце начинало потихоньку подниматься из-за горизонта, выбрасывало свои косые лучики, как бы предупреждая – я здесь, я скоро явлюсь миру. Воздух стал густым, тягучим. Рассвет приобрел какие-то сиренево-розоватые оттенки. Светало. Появилась роса. Утро вступало в свои права.

– Слушай внимательно. От Степаниды ни на шаг не отходи. Потеряется, не найдём. Она в прошлом годе потерялась – за ТриОзером нашли, три дня блукала. Не балуйся, гляди в оба. Как наберёте травы, повернёте домой. Выходить из леса по солнышку. Солнце будет бить в лицо, прямо. По правую руку просека, там дорога до Озёрок, а там всё ты знаешь, там наши места. Смотри не потеряй Стёпу. Она уже старая, ей скоро девяносто лет. В лесу кружит. Поняла? Будь умницей. Давай поправлю котомку. Вон Стёпа идет.

Ворота скрипнули и отворились. Из серо-сиреневатого раствора ворот вышла Степанида.

Вид у неё был необыкновенный. Я даже растерялась. Взгляд её тёмных, поблёскивающих в темноте глаз, был колючим и цепляющим всё и вся. Нос орлиным крючком нависал над впалым беззубыми ртом. На голове был чёрный платок под булавку, как у староверов, а под ним выглядывала полоска белой косынки. Эта полоска придавала её облику какое-то невыразимое, до внутренней дрожи волнение и одновременно доверие. Белый и чёрный цвета, как наша жизнь, как печать и радость, шествующие рядом. Она заперла ворота палкой, вставив её наискось в ручку, и подошла к нам. На вид ей было лет девяносто, а то и больше. Сморщенное лицо излучало такое внутреннее спокойствие и одновременно решительность. На ногах были надеты стёганые чуни с галошами, обвязанные лыковым драньём. В чуни аккуратно заправлены видавшие виды солдатские галифе, выглядывавшие из-под длинной до полу чёрной юбки, подобранной впереди для удобства в ходьбе. Поверх был надет старый полосатый мужской пиджак, застёгнутый на все пуговицы и с завернутыми, не по росту рукавами. В руках была корзина-травница и холщовая котомка, а в другой – большой, с лоснящейся от времени коряжкой наверху, батог 2 2 Батог – посох, длинная и толстая палка для опоры при ходьбе. .