Завершал процессию микроавтобус, в котором гордо восседала группа руководителей новой больницы. Их лица выражали решимость излечить любого, кто обнаружит даже малейшие признаки нездоровья. Возглавлял группу главврач новой больницы Андрей Ерофеевич Кокошин, человек одинокий, умеренно замкнутый и неумеренно пьющий. Андрей Ерофеевич принимал самое активное участие в строительстве новой больницы, кроме того времени, когда отсыпался после вчерашнего. То есть большую часть времени стройка велась без него. Управлял микроавтобусом человек, который был главным подрядчиком строительства больницы, близким знакомым мэра и которого все в городе, включая мэра, звали коротким именем Грек.
По прибытии делегации в больничный двор произошла некоторая заминка. У ворот широкое, как гусеница танка, колесо внедорожника раздавило неповоротливого голубя. Запах свежей крови тут же привлёк группу бродячих собак, которую, в отличие от людей, никакие запреты и заслоны остановить не могли. Строгость в их отношении, проявленная мэром, имела противоположное действие. В нарушение всякой субординации он был облаян в четыре голоса с одновременной попыткой укусить. Господину Сайкину пришлось отсиживаться в машине, пока Штык не привлёк собак к ответственности.
Заполнение отстойника мухоморовчане встретили жидкими аплодисментами и гулом голосов.
– Душегубы пожаловали, – радостно сообщил какой-то старичок Кордаку.
– А почему душегубы? – не удержался от вопроса Кордак.
– А кто же, – без тени сомнения подтвердил старичок. – Душегубы и есть.
Логика его ответа показалась Кордаку убедительной, и от последующих вопросов он воздержался.
– И бабу свою прихватил, – прокомментировала появление на трибуне жены Сайкина какая-то женщина лет шестидесяти.
– И то, – подхватил мужчина помоложе. – Пусть проветрится. А то, гляди, от благотворительности вся жопа упрела.
В какой мере задняя часть тела жены мэра соотносилась с её благотворительностью, Борке и Кордак уточнять не стали.
– Однако, – заявил Кордак, обращаясь к Борке, – следует отдать должное отсутствию у местных властей признаков суеверия.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду то, что сегодня пятница, тринадцатое.
– О! Гляди-ка! Сам пожаловал. Что же он один, без своей сучки? – прозвучал по соседству тот же женский голос.
На трибуну неторопливо, усталой походкой нездорового человека поднимался Кулагин.
– Ну вот, – оживился Борке. – А вот это тот самый человек, из-за которого я вас сюда и пригласил.
– Так-так, вижу-вижу, – удовлетворённо протянул Кордак. – Очень интересно!
– Господин Кулагин, шестьдесят семь лет, – вполголоса говорил Борке. – Этими краями руководит тринадцать лет. Вдовец. Единственная привязанность – старая немецкая овчарка по кличке Марта. Отставной генерал внутренних войск. В политику ушёл сразу после отставки и развала Советского Союза. При этом умудряется до сих пор не стать членом правящей партии.
– Вижу-вижу, сильная личность. Ах, как интересно! – подтвердил Кордак, не сводя с глаз с трибуны.
– Авторитарный руководитель сталинской закалки, жёсткий и конкретный, – продолжал Борке. – Кадры подбирает себе сам. Его птенцы занимают высокие посты в прокуратуре, некоторых министерствах и даже в правительстве. Это позволяет ему сидеть достаточно прочно. Есть легенда, будто бы его настоящая фамилия – Хряк. И будто бы сам Берия, за заслуги при организации лагерей, поменял фамилию на Гулагин. Позже, во время оттепели, он якобы вернул себе старую фамилию – Кулагин.
Воздух сотрясли разбросанные по всей площади динамики. Поскрежетав микрофоном, словно испытывая нервы собравшихся, докладчик начал свою речь, которой могли позавидовать даже сладкоголосые сирены. Чуть ли не через слово звучали фамилии Кулагин и Сайкин. С особым пафосом докладчик втолковывал собравшимся неоценимый вклад губернатора и мэра в строительство этого чуда современной медицины. С особой теплотой рассказывал мухоморовчанам о торжестве демократии, благодаря которой и стало возможным нынешнее торжество. Оговорка докладчика, в которой торжество демократии превратилось в торжество бюрократии, была встречена аплодисментами из толпы и кривой гримасой Кулагина. Не меняя выражения лица, он тут же начал что-то высказывать Сайкину.
А где-то вдали в глубине улицы виднелся окровавленный солнцем лес. С севера подул холодный пронизывающий ветер. Алчная серая туча уже захватила полнеба и стала чёрной. Накатывалась она медленно и неотвратимо. Будто нашествие небесной орды, туча поглощала всё живое, не оставляя обитателям земли и неба ни малейшего шанса. Даже вечернее солнце, не имея сил противостоять этому нашествию, стремилось спрятаться за развалины церкви. Но по мере того, как солнце пряталось всё глубже и глубже, из развалин выползали длинные чёрные тени. Словно передовые отряды небесной орды, тени ползли по дворам, захватывая дом за домом, улицу за улицей. Тьма разливалась по Мухоморам. Усталые вороньи стаи, потеряв всякую надежду перекричать людей, бросились искать убежище. Всё живое затаилось в предчувствии ненастья. Только люди, увлечённые митингом, да молодая луна на пороге своей второй четверти, с интересом взирающая на происходящее с неба, не проявляли никакого беспокойства.
Читать дальше