Сергей Серванкос - Спор. Библейские размышления

© Сергей Серванкос, 2017

ISBN 978-5-4485-2002-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

За столом сидело четверо. Они играли в карты. Приятное освещение, тишина и уютная обстановка располагали к беседе.

– Так, почему, Петь, тебя так беспокоит время? – спросил раздающий карты мужчина того, кто сидел от него справа.

– А тебя разве не беспокоит? Ты же был там и знаешь, как это трудно ждать, особенно, когда не понимаешь, что происходит.

– Как раз этого мне не понять. Я почти всегда знал, что происходит, а когда не понимал – спрашивал.

– Вот, вот твоё совершенство никогда не даст тебе понять таких, как я, – буркнул Пётр и взял свои карты со стола.

– Зря ты так! – вступил в разговор, сидевший напротив Петра, мужчина, – Михаил всегда понимал нас, даже порой лучше, чем мы себя.

– Извини, Миш! Яша прав. Но, честно, я устал ждать, – он положил карты на стол и, упёршись локтем в зелёное сукно, обхватил широкий лоб ладонью. – Они мучаются и страдают, а мы здесь сидим и ничего не делаем.

– А чтобы ты хотел сделать? – спросил Михаил.

– Вмешаться, помочь им, хоть что-то, в конце концов!

– Правда, когда всё это кончится? – заговорил четвёртый.

– Я же уже говорил вам об этом, – вздохнув, произнёс Михаил. – Скоро, надо ещё немного потерпеть, ведь на кону так много!

– По мне так всё уже давно ясно, не пойму я отца, – Пётр опять взял карты, покрутил их в руках и положил обратно. – Столько лет ему плюют в душу, а он всё терпит и терпит. Зачем?

– В большой семье иначе нельзя, – проговорил Михаил, внимательно разглядывая свои карты. – Уж, кому, как не тебе, Петь, понимать это. Ты же сам глава семьи.

– Бывший глава, но ты прав, когда дело касается родных – думаешь иначе.

– Ещё ты не прав, что вы ничего не делаете. А то обучение, которое сейчас проходите, разве это не стоящее дело?

– Да, обучают нас классно, ничего не скажешь, – восхищённо проговорил четвёртый. – Я столько здесь узнал нового, что мозги пухнут. Здорово, что ничего не забываю. Никак к этому не привыкну. Раньше, помню, больше забывал, чем запоминал.

– Да, Ванёк, память у тебя всегда была дырявая, – заулыбался Яков. – Помнишь, как один раз ты сети забыл на берегу?

– Как не помнить, нам ведь тогда пришлось пол дня грести до места рыбалки, а потом пол дня обратно. Ещё от тебя досталось мне тогда тумаков.

Все четверо засмеялись.

– Всё-таки интересно, как отец исправит, то, что там натворили? – спросил Пётр.

– Не переживай! Я хожу. – сказал Михаил и бросил на стол крестовую двойку. – У отца всё продумано. В отличие от нас он видит, чем закончится партия при любом раскладе. И обязательно победит!

– Кто бы говорил, – воскликнул Иван. – Мы у тебя ещё ни одной партии не выиграли. Тебя, видимо, тоже расклад не особо заботит.

– Пока да, но когда вы научитесь видеть дальше своего носа, мне будет трудно вас обыграть, – заразительно улыбаясь, сказал Михаил.

Сатана стоял перед престолом, Бог внимательно слушал, лучшего случая может не быть. Обведя взглядом стоявших вокруг ангелов, растягивая слова, он монотонно продолжил, говоря громче, чтобы было хорошо слышно всем присутствующим:

– Разве он боится Бога бескорыстно? Не Ты ли со всех сторон оградил его, его дом и всё, что у него есть? Кожа за кожу! За свою душу человек отдаст всё, что у него есть. Но протяни, пожалуйста, руку и коснись его кости и плоти – не проклянёт ли он Тебя в лицо?

– Вот, он в твоей руке. Только смотри, не погуби его душу, – громко сказал Бог, чтобы все слышали о Его решении.

В разбросанной куче пепла сидел человек жалкого вида, его голова понуро свисала, всё тело было покрыто страшными язвами и походило на изъеденный червями кусок мяса. Он отрешённо смотрел в землю выплаканными до остатка глазами и жалобно шептал:

– Пусть погибнет день, в который я родился, и ночь, когда сказали: «Зачат человек!» Пусть тот день станет тьмой. Пусть Бог не вспомнит о нём с высоты и лучи солнца да не засияют над ним. Та ночь – да охватит её мрак, да не радуется она среди дней года, да не войдёт она ни в один из лунных месяцев за то, что она не затворила дверей утробы моей матери, чтобы скрыть горести от моих глаз. Почему я не вышел из утробы мёртвым? Почему, выйдя из живота, я не умер? Зачем ожидали меня колени и грудь, которую я должен был сосать? Теперь я лежал бы безмятежно, спал бы, обретя покой.