Михаил Буканов - Картинки с ярмарки. Мусоргский отдыхает

В очередной «скорой» приехал Марик Гейхман, который уже окончил медицинское училище и работал фельдшером на центральной станции в Склифе! Всё у него было на мази, работой доволен, рассказывал о ней взахлёб. Из речи его явствовало, что у них там прямо какое то Кирилло-Мефодиевское братство. Все они практически одна большая, если и не семья, то компания. Отношения самые приятельские. Любой фельдшер «Скорой помощи» может зайти к такому же фельдшеру домой со словами «Похмели», и тот в лепёшку разобъётся, но водки купит и нальёт. Работают у них всё ребята с юмором. Да и сам Марк от них не отстаёт. Был сегодня вызов к старушке лет восьмидесяти, так Марк, спрашивая симптомы, поинтересовался, болит ли у неё что либо во время коитуса (половое сношение)? И старушка ответила, что да, конечно болит, у неё всё болит. Марк и санитар так смеялись… Сам то я ничего смешного в подобной шутке не нашёл. Но, слаб человек, говорить Марку я этого не стал. Чёрт с ним, пускай шутит. Попрощались, да и пошел я продолжать беготню по этажам и коридорам.

А время уже завалило за одиннадцать. Поток сильно ослабел, а потом и вовсе сошёл на нет. Пора было идти по отделения и собирать трупы. Это тоже входило в мои обязанности. Дело это простое. Больница большая, операционных уйма, нет нет да и упокоится кто прямо во время операции. Да и инсульты – инфаркты вместе с онкологией. Каждый день кого то записывают «в книгу Животну, под номером будущей жизни, вычеркнув из мира живых» (это я такое изречение где то прочитал). Иносказание! С отделений, где есть покинувшие «этот лучший из миров» (по Галичу) уже позвонили. У меня всего два клиента. Иду по широкой парадной лестнице на второй этаж в женскую хирургию. Как и положено, после смерти прошло шесть часов, можно забирать. На каталке труп женщины средних лет. Накрытая простынёй фигура, кровавые пятна на белом. Картина привычная, и никаких там глубоких чувств не вызывающая. Ну и тем более страхов. А вот усталость уже не наползает, а наезжает танком. Гнёт, давит, втаптывает… Поработаю Хароном и надо бы придавить хоть часик! Несколько отделений нашей больницы, морг и аптека расположены вне главного корпуса. До морга надо добираться по крутому, плохо освещённому спуску, да ещё и с резким поворотом перед самой дверью. Поздняя осень. Ледок. Я с трудом удерживаю каталку, не давая ей перевернуться. Торможу, упираясь ногами, пока каталка с грохотом не врезывается в мощную дверь. Отпираю врезной замок, зажигаю свет. Ярко освещённый зал выдачи тел родственникам пуст и обширен. Запах, как и всегда, специфический… Открываю вторую дверь, и я в прозекторской. Мраморные столы в свете ламп, какие то блестящие инструменты на подсобном столике, а в глубине и место временного пребывания останков человеков… Если бы я рассказывал сказку из страшных похождений Синей бороды, рассовывавшего своих жен в расчленённом состоянии по секретным комнатам, то вот это самое помещение послужило бы прекрасной иллюстрацией. Штук десять усопших в какой то циничной сцене обнажёнки, бывшие мужчины и женщины лежащие рядом на стеллажах и дожидающиеся специального внимания патологоанатома. Добавляю к ним ещё одну новопреставленную. Мир праху твоему! А сам иду за следующим невольным путешественником до мест «где несть ни болей, ни воздыханий!»… Около часа мне удаётся поспать, сидя в глубоком кожаном кресле протянув ноги, но не «откинув копыта». Шутка! Около двух меня будит санитарка, так как я должен идти по отделениям и собирать рапортички о положении дел. Поступило, выписано, умерло и т. д. Сначала главный корпус, а затем отдельно расположенные отделения терапии, венерологии и онкологии. Обегаю всё за час и, возвратившись, ложусь досыпать в двухместной палате, где как раз освободилась одна койка. Обладатель её переброшен был на простую каталку и накрыт белой простынёй. Как говаривал Билли Бонс «Мёртвые не кусаются», поэтому я спокойно перестилаю бельё и засыпаю; ни угрызений совести, ни страхов. Глубокий сон! Но и воскресенье начиналось не так как надо бы!

Проснулся я от рыданий и громкого разговора нескольких человек. Это было насквозь не правильно. Утром в приёмном покое в воскресенье царят тишина и благолепите, совсем как во внутренних помещениях храма Василия Блаженного! Я встал и вышел в общий зал. Громко рыдали старшая сестра и санитарка. Что то торопясь и повторяясь рассказывал работник кухни, чёрт его знает как сюда попавший. Я прислушался и не поверил ушам. Оказалось, что человек этот, идя на работу, обнаружил повесившегося в саду на дереве Геру. Позвонили в милицию и сейчас ждали приезда сотрудников. В такой ситуации просить старшую сестру о выплате мне денег было совершенно неудобно. Смерть эта вызвала у меня двоякое чувство. Не смотря на звероподобный вид, был Гера добр и отзывчив, деньгами легко делился, хотя и бывали они у него редко. Почему то он страшно нравился многим женщинам, так что подружек у него всегда было несколько. И это не считая законной жены, давно примирившейся с любвеобилием мужа. Из института его выгнали, вернее, он взял академический отпуск, да и не вернулся в свою альма-матер (так он свой второй мед. называл). Это с одной стороны. Ну а с другой… Жрал ханку со страшной силой, не брезгуя ничем, что горит, да и закусывал горстями таблеток, отнюдь не приобретёнными в аптеке. Я тут Бабеля подчитал «Одесские рассказы». Там как раз описывается как в Одесскую ЧК пришёл главарь налётчиков Хаим Грач и давай убеждать чекистов, что борясь с одесскими ворами, бьют они орлов, рискуя остаться «с одним смитьём». А его взяли и расстреляли! Просто так. Без суда и следствия. Геру в Одесской ЧК ожидала бы та же участь. Ибо на прямой вопрос, «Зачем нужен такой человек при социализме?», ответ был бы, «Да не нужен он в нашем светлом будущем к такой то матери!» Намазали лоб «зелёнкой», и плыви как та кувалда у села Кукуева. Так что чувства у меня двоились. А у нас, у русских хоть когда нибудь бывает, что в отношении человека говорят и думают только хорошее? Я пока таких примеров не знаю! Вон Бабеля расстреляли в 38м, так сам то он сколько народа истребил, будучи в Первой Конной и в ЧК? Из одного написанного видно, что товарищ Афони Беда мне ну ни при каких обстоятельствах другом быть не может. Да и другие герои рассказов о Первой Конной большей частью отвратительны. Я уж и не говорю о восхищении бандитами Одессы. Пресловутый Бенцион Крик, судя по посвящённому ему, был редкой сволочью и скотиной! Самого Бабеля когда расстреливали, что он решил? Совершается серьёзная судебная ошибка, или такой как он человек не нужен при социализме? Ну а Гера? Сам он себе был судья, палач и жертва. Прими господи душу его заблудшую. И пошёл я, хоть и не солнцем палимый, но повторяя «Суди его Бог!» Росла и крепла во мне мысль о неизбежности расставания с принадлежащим мне шеститомником Пушкина, вскоре действительно ставшим лёгкой добычей букинистов. Поскольку за истекшие сутки со зрелищами у меня был перебор, а вот с хлебом насущным гольная напряжёнка. А соловья баснями не кормят. Интересно, что, собственно едят соловьи? Ну не червяков же!