Семён Вольфсон - Одиссея инженера Волкова

Выбрасывая окурок, я невольно заглянул в контейнер: поверх всякой всячины лежала пыльная стопка ученических тетрадей, перевязанная крест-накрест бечёвкой. Угол верхней был помечен надписью «М. М. Волков».

Я уже хотел отойти, как вдруг вспомнил давнишнего попутчика и подумал: не ему ли принадлежали тетрадки, ведь он говорил, что живёт где-то по Ярославской железной дороге.

Поскольку содержимое контейнера предназначалось для вывоза на свалку, я решил, что имею на стопку такие же права, как и всякий другой; быстро достал, отряхнул её от пыли, дома разрезал бечёвку, перелистал несколько тетрадей и убедился в том, что они действительно принадлежали Мордуху Мордуховичу Волкову.

Мне удалось разложить тетрадки в хронологическом порядке. Эту повесть в двух частях, написанную от первого лица, я назвал «Одиссеей инженера Волкова».

Предлагаю её вам, уважаемые читатели.

В 1974 году я окончил один из московских вузов по специальности «автоматика и телемеханика». Началось распределение – очень важный момент в жизни каждого выпускника. Это как лотерея: можешь вытащить счастливый билет, а можешь и пустой. Стоим в коридоре. Немного волнуюсь. Сейчас за массивной дубовой дверью решится моя судьба. Заходим по очереди. Тех, кто выходит, сразу окружают и наперебой расспрашивают: ну, как, куда?

– Подмосковное пусконаладочное управление. Сто тридцать оклад и 60 % прогресс.

– Ого! Двести восемь рубликов! Неслабо для начала!

Рядом со мной Матвей Авербух или попросту Мотя, окончивший институт с красным дипломом. А у меня оценки разные: по политической экономии и научному коммунизму «тройбаны», а по теоретическим основам электротехники и теоретической механике «отлично». У Моти типичный крупный горбатый нос, тёмные вьющиеся волосы и большие, чуть на выкате черные глаза, в которых, как в зеркале, отражается вековая скорбь всего еврейского народа. А у меня глаза серые, нос прямой, короткий, волосы светлые, ёжиком – весь в отца, военного инженера.

– Послушай, Мордухыч, приёмная комиссия вся сплошь из оборонки. Нам с тобой ничего не светит.

– Пойду, хоть развлекусь.

Настаёт мой черёд. Захожу, осматриваюсь. Небольшой зал. Тусклое солнце освещает сидящих за покрытыми зелёным сукном столами. Меня жирным указательным пальцем подзывает толстяк с бычьей шеей и красным бесформенным носом:

– Фамилия?

Он записывает.

– Имя Отчество?

– Мордух Мордухович.

Толстый переспрашивает:

– Морд…, как? – и смотрит на меня с какой-то укоризной, будто я в чём-то виноват. Его чернильная ручка с золотым пером замирает, наткнувшись на непреодолимое препятствие. На бумаге расплывается большая клякса.

– Что? Ручка сломалась? – нарочито громко, но подчёркнуто вежливо спрашиваю я.

Красноносый, глядя мимо меня куда-то в угол, надевает на золотое перо колпачок и прячет ручку в карман, дает понять, что разговор окончен. Его соседка, поймав мой взгляд, начинает лихорадочно рыться в сумочке в поисках носового платка. Сидящий с другого края мужчина лет пятидесяти с причёской как у меня, ёжиком, в белой рубашке с галстуком, слышал нашу беседу и тут же перевел взгляд на окно, в котором, кроме серого, безразличного ко всему неба, ничего не видно. Ну что ж, всё понятно. Я медленно поворачиваюсь и выхожу в коридор. Одно дело, когда только предстоит принять горькую пилюлю, а другое – разжевать и проглотить ее. Переоценил я себя; обида и разочарование написаны на лице. Ко мне, никто не подходит; это на картошке и в аудиториях мы были единой студенческой семьёй, а здесь каждый за себя. Только мой друг, Стас Голованов, с которым мы всегда вместе готовились к экзаменам и занимались в боксёрской секции, спрашивает:

– Ну что, как?

Я неопределённо машу рукой и понуро бреду к лестнице.

Кто-то догнал меня и тронул за плечо. Заместитель декана, мой любимый преподаватель по теоретической механике, протягивает листок бумаги с адресом и телефоном, отводя взгляд в сторону.

– Сходи, там тебя возьмут.

Я сухо поблагодарил, развернулся и ушёл.

Мой дядя, прошедший с боями от Ленинграда до Берлина, дважды раненный и награждённый четырьмя боевыми орденами, крупный чиновник в одной из кавказских автономных республик, как-то сказал:

– У нас в России антисемитизм только на бытовом уровне, а наверху его нет, но существует национально-пропорциональное представительство.