Олег Белоусов - Ямочка

Бурцев всего один месяц побыл в благоустроенной камере для малолетних подследственных. Он после наступления совершеннолетия первым из друзей был переведен к взрослым преступникам. В течение восьми месяцев до суда и после суда до отправки в колонию Валерий был вынужден нюхать отвратительную вонь прокисших от жары человеческих тел в переполненных тюремных камерах. Люди, в летнюю жару потные, грязные и чесоточные (мыли в бане один раз в десять дней), спали из-за недостатка кроватей в три смены. В переполненных камерах дышать было нечем, потому что все курили постоянно. Некоторые подследственные новички теряли сознание от недостатка кислорода, и их ненадолго подтаскивали к безветренному и закрытому плотно металлическими жалюзи окну подышать. В камеру на семьдесят спальных мест загоняли иногда по двести подследственных заключенных. Из всей этой массы людей, больных туберкулезом, оказывалось до тридцати процентов, а были среди них и с открытой формой. Много было чесоточных людей с ногами и руками в коростах из-за расцарапанной до крови кожи. Все это не заживало от высокой влажности и отсутствия свежего воздуха. Некоторых бездомных и опустившихся узников заедали тряпичные и лобковые вши. В таком помещении с одним туалетом очередь справить нужду и умыться даже ночью не иссякала. На просьбы заключенных открыть для проветривания дверную «кормушку» контролеры отвечали со злорадством: «Не положено!» На сетование заключенных о тесноте, об отсутствии места для сна, о влажности пропитанных потом грязных матрасов, надзирающий прокурор с издевкой отвечал: «В тесноте, да не в обиде!» или «В тюрьме как в могиле: место всякому есть!» А когда подследственные начинали от возмущения все разом кричать, что это «беспредел», то проверяющий чиновник – в окружении толпы сопровождающих офицеров в начищенных сапогах и обильно политых резко пахнущим одеколоном – всегда перебивал хор недовольных, выкрикивая громко неприятным фальцетом со злостью любимую фразу: «Тихо!! Я вас сюда не звал! Не попадайтесь!» В этот момент на шее и на лбу у него набухали вены, и его пухлое круглое лицо становилось багровым. Все заключенные немедленно умолкали, как будто соглашались с «надзорником» в какой-то мере, но больше потому, что он для примирения давал понять, что сочувствует всем, потому что не запрещает совершать преступления, а понимающе советует не попадаться . Тем самым он говорил, что он вполне «свой» и понимает, что в этой стране почти все преступники, но попадаются не все.

Валерий преодолел все благодаря молодости, но психически за восемь лет он состарился на все пятьдесят. Несомненно, психика его стала ущербной, потому что до сегодняшнего дня (пять лет после освобождения) он мог вспылить из-за любого пустяка и накричать на человека по несерьезному поводу, а то и, не откладывая, легко ввязаться в драку с собеседником, неосторожно сказавшего какое-нибудь необдуманное слово.

Бурцев вынес твердое убеждение, что тюрьма не лазарет – никого не лечит, а только калечит. Особенно страшна и губительна тюрьма русская со времен царей до времен коммунистов тем, что жара и холод по сговору с дьявольской властью, а другой власти эта страна никогда не ведала, делали общее дело – изводили людей со света пыточными условиями содержания. Если в России правители поймут когда-нибудь непонятное для заурядного человека дело, что не только для вдов, сирот, инвалидов и стариков в первую очередь, а для людей в неволе необходимы человеческие условия. Именно тогда всем остальным будет безопаснее и легче в этой извечно многострадальной стране.

– Почему сегодня очередь при заезде? – поинтересовался Вахитов.

– Давай путевку, я отмечу время твоего заезда и узнаю, из-за чего там затор, – предложил Бурцев. Вахитов достал из-под солнцезащитного козырька путевой лист и передал сменщику. Через несколько минут Валерий вернулся и сказал:

– Там начальник первой колонны проверяет снизу «оттяжки» и счетчики у заезжающих машин. Нам бояться нечего: нам хватает «колпачка». Надо убрать его пока из бардачка и спрятать на время заезда. – Понятные каждому советскому таксисту слова «оттяжка» и «колпачок» означали, что для сокращения порожнего пробега таксисты часто оттягивали тугой резиной трос спидометра из коробки передач автомобиля, если ездили на дальнее расстояние с пассажирами, а обратно – порожними. Именно на обратном пути они оттягивали трос, и пробега без включенного счетчика не оставалось, а это положительно влияло на планируемые показатели месяца и на заработную плату. Разумеется, таксисты в Советском Союзе больше рассчитывали не на заработную плату, а на чаевые, которые за месяц в среднем превышали зарплату вчетверо. Однако за плохие показатели по порожнему пробегу могли снять с новой машины, а это бесконечные ремонты и затраты на эти ремонты по негласному правилу из собственного кармана. Колпачок же надевался на зеленый фонарик в правом верхнем углу перед лобовым стеклом, когда нужно было подвезти в черте города своих людей или сменщика без включенного счетчика.