Элена Томсетт: Гражина. Серия «Закованные в броню»

– Она всегда была дилетанткой, – согласилась Лусия де Монсада. – Самой никчемной из нас. Даже странно, что именно ее дочь получила колдовские способности. Наверное, в компенсацию за полную беспомощность матери.

– Вы что же, тетушка, подколдовывали в молодости? – поддразнил ее герцог.

– Только когда я попала в Литву! – не осталась в долгу герцогиня. – Там, по-моему, колдуют все, кому не лень. Вечером на улицу выйти страшно, что ни оборотень – все та же вредная соседская морда!

Андрей был несколько озадачен, когда, вернувшись на террасу для того, чтобы доложить отцу, что лошади готовы и они могут отправляться на прогулку, застал его и герцогиню де Монсада хохочущих во все горло, наперебой вспоминая страшилки про упырей и русалок.

Герцог Монлери вернулся в Литву осенью 1417 года. Даже не заезжая в Остроленку, он и Андрей прямиком направились в Вязьму, где располагалась основная резиденция старого князя Острожского. Все дорогу герцог так торопился и нещадно гнал коней, что его люди буквально валились с ног от усталости. Как только большой отряд, сопровождавший герцога, въехал на широкий двор господского дома в Вязьме, герцог спешился, подхватил на руки почти выпавшего из седла Андрея, и отдав краткое приказание дону Д'Альмецио размещать людей, быстро вошел в особняк.

Было около четырех часов вечера, и ранние сумерки дождливого осеннего дня уже спустились на землю. В доме только начали зажигать свечи, и хотя в холле уже было светло, жилые части дома были еще погружены во мрак. Не обращая внимания на отчего-то засуетившихся слуг, герцог прошел в личные покои деда и увидел того сидящим в кресле за большим письменным столом, рядом с которым застыл в угодливой позе еврей-управляющий.

– Львенок! – вскричал в удивлении старый князь. – Откуда ты взялся? Я уже не чаял увидеть тебя до зимы!

– Боже мой! – глаза старика устремились к уснувшему на руках у отца Андрею. – Что ты сделал с ребенком? Он же полумертвый от усталости!

– Я тоже.

Герцог бережно уложил сына на широкий низкий диван у стены. Старый князь несколько раз хлопнул в ладоши и проворные бесшумные слуги подскочили к мальчику и унесли его в отведенную ему комнату.

Герцог устало опустился в кресло у камина.

– Продолжайте работать, дедушка, – сказал он. – Я подожду.

– Ты тоже нуждаешься в отдыхе! – категорично заявил старик. – Ты с ума сошел, мой драгоценный внук! Разве можно было так спешить?! Посмотри на себя, на тебе же лица нет! И какая только муха тебя укусила!

– Муха по имени Эвелина, – невесело усмехнулся герцог, протягивая к огню ноги. – Моя жена все еще живет у тебя, или она уже сбежала в Польшу, ко двору короля Ягайло?

– Мне не нравится твой тон, – старый князь Острожский сделал знак управляющему удалиться. – В том, что Эвелина решила остаться со мной только твоя вина, не ее, и не моя, и уж совсем не Ягайло!

– Ну хорошо, – герцог устало вздохнул. – Эвелина все еще у тебя?

– Да. Но она по-прежнему отказывается тебя видеть.

– Почему? Разве я недостаточно заплатил за свою ошибку?! Я не видел ее почти год! Я вернулся в Литву, как она и хотела, и привез ей назад сына. Что еще я должен сделать, чтобы она простила меня? Умереть?!

Старый князь Острожский с жалостью смотрел в осунувшееся лицо герцога, на котором лежала печать усталости многодневного пути.

Стоя за дверью кабинета с другой стороны, Эвелина могла слышать каждое слово, произнесенное герцогом. Даже сам звук его голоса, чуть хрипловатого, усталого и приглушенного, вызвал тревожное волнение в ее душе. Она не видела его почти год, она запретила себе думать о нем, она почти убедила себя в том, что он останется в Италии и никогда больше не вернется в Литву. Она научила себя не чувствовать ничего, кроме холодного безразличия, когда временами, вопреки своей воле, она внезапно начинала вспоминать прежнего, дерзкого и влюбленного в нее посланника польского короля в замке Мальборк. Не в силах не думать о нем, она постаралась забыть все, что произошло между ними после его «воскрешения из мертвых» и, по возможности, ограничить свои воспоминания событиями шестилетней давности. Наяву ей почти удавалось это, но время от времени она просыпалась посреди ночи, вся в слезах и в поту, все от того же кошмара, который продолжал преследовать ее с неослабевающим постоянством; в этом кошмаре она вновь и вновь видела картину, которая открылась ей год назад в комнате для прислуги – обнаженная и откровенная в своей страсти итальянская любовница ее кузена, занимающаяся любовью с ее мужем; его нагое тело, такое знакомое, такое совершенное, познающее другую женщину и получающее удовольствие от сношения с ней. Это было невыносимо! Даже рождение его второго ребенка не могло вытравить этой картины из ее мозга.