Аркадий Чужой: По ту сторону вымысла. Рассказы, эссе, поэма

А банька у старика была знатная, рубленная собственными руками, потому как для себя ставил, старался, под свой рост не малый!..

И вот как – то к вечеру поближе, зовёт он к себе соседа, дружка своего фронтового Кузьму Козлова, попариться, да потолковать про жизнь их нелёгкую.

– Э, хе, хе, здорова, буйна голова!.. И чё говоришь, не обманули енти – то которые из городу – то, а? Чё, привезли, чё ли, чё обещали – то? – протирая слезящиеся глазки, пропел гнусаво Кузя.

– Ак чё, вона, в избе, цельный ящик, язви тя… – похохатывал довольно Михей, – Так что, паря, зря мы на молодёжь – то врём, зря… Ну, что плохие они у нас, внуки – то наши, правнуки… Не, братец, раз слово держать могут, стало быть и остальное при них. – толковал Михеев, подкладывая дровишек в топку печки. – Не вся она у нас пивом, да ентой заразой наркотной порченная, храни их Господь Бог! А значится и землю есть на кого оставить, кормилицу – то нашу русскую! – заключил старик.

– Ха – ха, эк чё хватил!? – посматривал озорно Кузя, – Как замполит прим – таки Егоров наш, перед боем!.. Ну, да, да, ладно… Прав ты, прав конечно Михей, я ж и не спорю. Ты вот чё лучше, слышь ты, таши – кА ентого своего фрицевского, чё жмёшься – то, таши давай. Вспомним какая она на скус – то была, а то… забыли уж, поди… потом и обмоемся, ась?

Ну, понятное дело, сообразили старики, тюкнули по маленькой, пока банька – то протапливалась, перекурили малёхо, и всё это, знаете ли как – то так втихомолочку. Крякнули, повторили, покурили…

– Ну, и чё, то чи не то – покосился на дружка своего дед Михей.

– Дык чё – то… пробрало ни пробрало… чё – то не понял покедова. Не до понял ишо. – прошлёпал морщинистыми губами Кузя.

– Дык и у меня тоже как – то… это… не захорошело пока. – согласился Михеев. Короче, одним словом, усугубили старики мои, поллитровку минут за пятнадцать – двадцать. И только потом заулыбались довольно.

– То самое, она родимая!.. – посмеивались старики друг другу.

– Сон я ныне, Кузя видал. – невесело как – то заговорил Михей. – Про эту… про паразитку – то нашу окаянную.

Будто, слышь, вижу светёлку свою. Ну, в хате – то. Я – то сам, понятное дело, сплю, но, вот подишь ты, вижу как – то, и всё тут. – скручивая козью ножку, говорил Михей.

– Ну, вот, стало быть… И значится, будто вижу, говорю, самого себя спящего, со стороны. А на супротив меня, кто б ты думаешь, сидит? – чиркнув спичкой, спрашивает рассказчик.

– А кто его знает, не ведаю… – глупо хихикнув, поёжился, однако, передёрнув плечами Кузьма.

– Сестрица наша милосердия Тамарушка. – покуривая говорил неторопливо старик.

– Ну, и чё ж лежишь, не встречаешь? – хрипло молвит она, не раскрывая рта. А я, слышь ты, руками – ногами пошевелить – то не могу, поледенели все!.. А она дальше сказывает, мол, вот значится, каким ты стал, боец Михеев!? Ай – яй – яй – яй – яй!.. Постарел, а… постарел… А я всё такая жа, молодая да красивая, и слышь ты смеётся!..

И наклоняясь к уху друга, Михеев выдохнул:– Слышь, ты, да только не Тамарка это была, не, не она… – тараща глаза, закусил верхнюю губу Михей.

– А кто ж? – утробно как – то спросил Кузя, отшатываясь от рассказчика.

– Кто, кто!?. Избавительница моя – смертушка!

– Да тьфу на тебя! Что б ты скиснул окаянный! Дурень ты бессердечный! Что ж ты каркаешь, что ж ты кличешь – то её ненасытную? – взметнулся мотыльком старичок Козлов. – И как у тебя язык – то поворачивается!? А? Дурак ты старый дурак, злыдень ты рассыпчатой!.. Чё ж ты людёв – то пугашь, бесстыдная твоя морденция!.. А ишо кувьяки, вишь, распивашь!.. – распалялся всё больше и больше Кузя.

А Михеев вдруг неожиданно залился смехом, точно колокольчиком, а потом, хлопнув себя по колену, резко оборвав смех, задумчиво произнёс:– Шутка – юмора такая, банная. Ты не серчай, братишка. – махал рукою он. Было темненько уже, но, когда Михеев делал очередную свою затяжку козьей ножки, то от света его самокрутки, Кузьма отчётливо увидел слёзы на глазах друга.– Вот чё!.. Ты чё, Михеюшка? – враз, обмякнув, участливо спрашивает Кузя.

– А, чё? А… это – то? А… От смеха это, брат, от смеха. Жизнь она у нас какая? Смешная… ажно до слёз, язви тя!.. А что касаемо подлюги этой, с косой – то, так мы не раз глядели ей в ненасытные, пустые глазницы. Приучены, войной ишо. Не боись, паря, прорвёмся!.. Айда замочим грехи наши тяжкие, банька вона, заждалась…

Парились старики довольно долго. Долго… Как говорят со смаком, с наслаждением даже, с упоением… Кряхтели, пофыркивали, похохатывали, постанывали… Но, вот воцарилось затишье, и отворилась банная дверь и в клубах пара нарисовалась голая, мощная фигура Михеева. Даже не верилось, что этот вот, самый атлет и есть почтенный старик, фронтовик, раненный весь перераненный, места живого нет. А следом нарисовался и Кузя – маленький, щупленький старичок – сморчок, но, с такой внутренней силой оптимизма, что тут, же забываешь об его внешнем виде, остаётся лишь в памяти восхищение светом его души, чистой, доброй, не озлобленной.