Аркадий Чужой: По ту сторону вымысла. Рассказы, эссе, поэма

– Ого!.. Да у вас тут я смотрю, ни на один оркестр, – таращил я глаза. – Смотрите – кА, да и старинные даже имеются!? Здорово!.. – восхищался я, щупая, нюхая даже, каждый экземпляр.

– Давай, давай, внюхивайся, это полезная штукенция, – надевая очки, задумчиво произнёс Михалыч. Рассматривая мою трубу, мастер, держа её перед глазами, толи вслушивался во что – то, толи и в самом деле принюхивался к чуму – то, застыв на этот момент как изваяние какое египетское.

– Эй, Михалыч, что, проблемы что ли какие – то? – попытался я как – то оптимизировать ситуацию.

Михалыч, помолчав некоторое время, поставив трубу мою на раструб, мундштуком вверх, произнёс: – Да, паря, устала она у тебя, понимаешь ли, устала. – повторил он, включая электрочайник.

– Я не понял, вы про что, про усталость металла что ли? – пытался я понять направление мысли Михалыча.

Мастер хитро улыбаясь, вымолвил: – Чай пить будем. Чаёк у меня – Во! – выразительно поднял он вверх большой палец. – Отменный, особенный!.. Любишь чаи – то гонять, а? – тянул с ответом мастер.

Надо признаться, тогда с чаем в стране нашей, была, мягко говоря, напряжёнка. Продукт дефицитный, редкостный, а потому приглашение к чаю, я воспринял как нечто особенное, приятное что ли, хлебосольное даже.

– Ну, так что, что там про усталость эту вашу самую? – слегка приободрившись, всё же интересовался я.

А чайник закипел довольно быстро и через мгновение мы уже сидели, распивали душистый, забористый, особой заварки чаёк.

Понятное дело в армии нас кормили хорошо, но, чай вот, выдавали, я извиняюсь, ополоски ополосками. А этот, хозяйский чаёк, был произведением, прямо таки искусства, не меньше. Я знаю, многие русские любят «пошвыркать» этот благороднейший напиток, посидеть, поболякать, то, сё… А то всё говорят, алкаши да алкаши. Увольте, господа хорошие!..

– Понимаешь, парень, все люди имеют душу. Про иных, правда, говорят, мол бездушный человек, то, сё… – прихлёбывая чаёк, продолжил неожиданно прерванный наш разговор, Михалыч. – А инструменты они ж творение рук человеческих. Творение, именно – творение! Так вот, обладатели этих чудо рук, люди явно душевные, благородные, потому как чувствительные они, творцы – то эти самые. То есть выходит душевные, значит, чувствительные. – разомлев, философствовал наш бывалый музыкант.

Пока я размышлял над сказанным, Михалыч между делом, достал какой – то ящичек, и стал извлекать из него необходимый инструментарий.

Еле сдерживаясь от распирающего меня смеха, ага, подумал я, вот тебе и душа, внутренне похохатывая. Ну – ну, поглядим – увидим о чём дальше – то польётся слово философское!? Скептически так, внутренне, ликовал я.

А Михалыч, как ни в чём не бывало, будто и не замечая моего сарказма, продолжал, копаясь в таинственном своём сундучке.

Сидишь, бывало вот так вот, один на один с имя, – обвёл он взглядом инструменты свои, – и слушаешь, понимаешь, слушаешь, о чём они говорят, вздыхают, шепчутся…

У меня, знаете ли, морозец пробежал по коже!..

– Кто, говорю, шепчется? – прошипел я вопросительно, точно гусь.

– Как кто? – театрально – патетически воскликнул мастер, – инструменты!

Вот, слышишь, весят, лежат… и вздыхают, вздыхают… – поглаживая мою трубу, мистически вскинул он свои бровки – домики.

– Знаешь, почему она у тебя прихворнула? – глядя мимо меня спросил он докторским тоном. – М? М… Не знаешь… Предчувствует она расставание. – прикуривая, сочувственно как – то, молвил Матвей Михалыч.

– Да что вы, ей Богу, в самом деле, со мной как с пацаном, каким!? Шепчутся, говорят… Это ж патология какая – то. Прямо 6 палата получается Чеховская, один в один. – горячился я.

А мастер, подыскивая какой – то нужный ему инструмент, хмыкнув, продолжал в прежней тональности.

– Ты когда, голубчик, призывался – то, а? Скоро, небось, на дембиль… – дипломатически, умело отразил мой нахрапистый наскок Михалыч.

– Дембель, дембель… Да при чём здесь дембиль? Ну, скоро, через пару месяцев наверное, сами знаете, после приказа. – не понимая логики разговора, пробурчал обиженно я.

– Вот видишь, скоро стало быть. – разминая суставы пальцев, загадочно как – то, молвил он. – А она, бедолага, чувствует это, понимаешь? Чувствует. – повторил мастер, пробиваясь к моей, не окрепшей ещё, молодой душе.

Меня тогда, я помню, точно током дёрнуло!..

– Да как, скажите, железка, какая – то, чувствовать может чего – то? И потом, я же у неё какой буду по счёту, так сказать хозяин, десятый, двадцатый? – распалялся я.