Вадим Слуцкий: Записки об Израиле. Путевые заметки и статьи о евреях и Израиле

В аэропорту Бен-Гуриона меня ждали родные: Арон и Фая. Ждали давно: самолет вылетел на полтора часа позже и сильно опоздал.

Но паспортный контроль я долго не мог пройти, потому что сидевшая в стеклянной кабинке маленькая, черненькая женщина, типичная местечковая еврейка, ни слова не знала по-русски. Она ткнула в сторону пальцем: дескать, стойте здесь. Потом пришёл какой-то человек, тоже не понимавший по-русски, и отвёл меня во внутренние помещения аэропорта, где в маленькой комнатке сидела дама, слава Богу, более-менее говорившая на моем родном языке. Её интересовало только одно: зачем я прилетел в Израиль. Я начал ей рассказывать, к кому я прилетел, но она меня не слушала. Смотрела сквозь меня. Вообще непонятно было, зачем меня к ней привели, зачем я столько ждал. Потом она просто отвернулась от меня и бросила на стол мой паспорт. Я его взял и спросил, куда мне идти: не запомнил, как меня сюда вели. Она ничего не ответила. Я повторил свой вопрос три или четыре раза. Наконец, видя, что я не отстану, она махнула рукой: «Прямо идите!» И опять отвернулась.

И вот, наконец, выход – и я вижу Фаю и Арона, сидящего на какой-то сумке у роскошного фонтана. Огромный зал – неотличимо схожий с Пулковским. Такие же лестницы, стекло, бетон.

И мы стали выбираться из аэропорта.

Надо сказать, я таки порадовался за Бен-Гуриона, что он не дожил до 2012 года и не видит этого замечательного аэропорта своего имени. Во-первых, там очень легко заблудиться. А ведь Арон и Фая владеют ивритом, они уже 20 лет в Израиле. Во-вторых, автобус почему-то всё не шёл, пришлось брать такси. Это тоже оказалось непросто: стояла очередь, пришлось долго ждать. Сесть там негде, а Арону 85 лет. Он всё это время громко восхищался зданием аэропорта: как оно замечательно построено. Арон – инженер-строитель, и очень хороший, так что я ему верю.

Наконец, мы сели в такси.

Уже было совсем светло, и солнце основательно припекало. Мы ехали по прекрасно оборудованному скоростному шоссе.

И вот Реховот, вернее, пригород Реховота – Кирьят-Моше. Дом, в котором живут, в основном, выходцы из Эфиопии. Замусоренная лестница. Ива открыла нам дверь. Я не видел её 20 лет. И всё остальное утратило для меня какое-то значение.

Вот такие они – современные люди. Они летают в небесах, как птицы, покоряют пространство и время, строят фантастические машины и занимаются их обслуживанием, облизывают эти машины, прислуживают им. И очень гордятся своим могуществом, выраженным в этих могучих и умных машинах.

Но при этом они не научились по-человечески относиться ни к животным, ни друг к другу, ни даже к самим себе.

Они считают очень важным, чтобы в самолёте, летящем от Петербурга до Тель-Авива 4 часа, подавалась горячая пища и разнообразные напитки, и стюарты, солидные люди, похожие на университетских профессоров, спрашивают каждого, кто что будет пить и есть – и каждому подают то, что тот захочет.

А когда я выходил из самолёта (я сидел ближе к хвосту), весь салон был засыпан мусором. Такой живописный развал из бумажек, пластмассовых стаканчиков, обрывков полиэтиленовых пакетов. Будто специально кто-то прошёл, этакий сеятель, и всё это посеял. И выходящие – те самые сеятели – вежливо благодарили стоявшего у выхода пожилого вежливо улыбающегося стюарта: «Тода раба!» Видимо, и за то благодарили, что ему придётся убирать всё, чего они тут насвинячили.

Удивительные существа!

Как-то само собой сложилось такое словосочетание: «Мир гедонизирует».

Мой любимый писатель Сент-Экзюпери как-то заявил о своём желании «быть уволенным с должности нашего современника». У меня тоже есть такое желание. Но некуда деться, к сожалению.

Так уж довелось – жить и умереть в сумасшедшем доме.

Нигде так не пекутся о безопасности, как в Израиле.

При посадке в самолет мы очень долго ждали разрешения пройти досмотр. Вылет почему-то задерживался; никто не объяснил, почему. Была уже глубокая ночь. Пожилые люди, измученные ожиданием, дремали в своих креслах.

Наконец, двери раскрылись, и охранник-израильтянин, не говоривший по-русски, жестом пригласил нас пройти внутрь.

Сначала каждый должен был подойти к крошечному столику-пюпитру, показать свой паспорт и билет и ответить на вопросы сотрудника службы безопасности авиакомпании «Эль-Аль». Мне попался крупный, солидный, в меру упитанный молодой человек, прекрасно говоривший по-русски. Бросая на меня цепкие, проницательные взгляды, он очень подробно расспрашивал, а принимаю ли я участие в жизни еврейской общины Петрозаводска (я ответил, что нет, поскольку никакой еврейской общины в Петрозаводске нет, – этот ответ, как ни странно, вполне удовлетворил моего оригинального собеседника, и развивать эту тему он не стал), а знаю ли я идиш и иврит (нет, не знаю); более того, он поинтересовался, а знала ли эти языки моя мама (которой уже нет за Земле, о чём я успел ему сообщить). Также его интересовало, как я отношусь к еврейскому народу. Признаюсь, хотя я легко общаюсь с какими угодно людьми и за словом в карман обычно не лезу, тут я стал в тупик. В конце концов, я ничего не придумал лучшего, как ответить, что так как я сам – часть еврейского народа, то и отношусь к нему примерно так, как к самому себе. Это он тоже выслушал с бесстрастным лицом и как именно я отношусь к себе (а значит – и к еврейскому народу), уточнять не стал. Вообще мне показалось, что его цель – задать определенные заученные до автоматизма вопросы и выслушать ответы. Само же содержание моих ответов его не интересовало.