Алексей Митрофанов: Тверская. Прогулки по старой Москве

Целых полгода обыватели тут созерцали достижения прогресса. Всего же у выставки было двадцать шесть разделов, среди которых такие экзотические, как военный, почтовый, морской и кустарной промышленности. Самым интересным оказался технический раздел. Посетители с восторгом наблюдали за работой паровых котлов, газовых ламп, удобных и миниатюрных пишущих машинок – размером всего лишь с простую китайскую горку. Некоторые разделы не смогли разместиться в Александровском саду. Пришлось отвести для них Манеж. При этом посетители входили туда прямиком из сада, через окна, по особенным помостам.

Впрочем, никто и ничему на выставке не удивлялся.

А по окончании этого полугодового шоу власти приняли решение – создать для увлекательнейших экспонатов сразу два музея – Политехнический и Исторический (что пусть не сразу, но все-таки было сделано). А затейливые павильоны были проданы на дачи, часть из которых еще сохранилась в ближнем Подмосковье.

Впечатляла и так называемая Московская выставка, организованная здесь в 1908 году Лигой обновления флота. Праздные горожане наслаждались прохладительными и бодрящими напитками в буфете, диорамами морских боев и, более всего, аттракционом, несколько напоминающим космический корабль «Буран» в нынешнем парке Горького.

Это был «Туристический вагон Хейла», прибывший к нам из Америки. В арке под Троицким мостом соорудили перрон, возвели небольшой аккуратный вокзальчик, рядышком уложили рельсы, на которые установили настоящий вагон. В здании вокзала посетитель покупал билет, затем шел на перрон, где девушки в тирольском одеянии предлагали ему швейцарский шоколад.

Посетитель забирался в вагон, клал багаж в особые сетки, безмятежно усаживался на диванчик. После третьего звонка в передней стенке раздвигался занавес, обнажался экран, на который проецировались настоящие виды тирольской железной дороги, ранее снятые с подлинного паровоза на пленку.

В те времена синематограф еще только начинал овладевать душами горожан, и потому многие, в испуге позабыв про свой багаж, вскакивали с мест, бросались к двери и кричали:

– Братья православные! Куда ж вы нас везете-то?

Шоу длилось пятнадцать минут, а впечатлений хватало на месяц.

Сам же сад уже в то время был понятием нарицательным. Этаким символом московской праздности. И где-нибудь в Пензе или же в Самаре пожилой раешник выходил со своим ящиком на площадь посреди базара и, собрав плату у зевак, показывал им виды этой достопримечательности, не скупясь на комментарии:

– А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, Лександровский сад. Там девушки гуляют в шубках, в юбках и в тряпках, в шляпках, зеленых подкладках, пукли фальшивы, а головы плешивы…

И далее:

– Вот, смотрите в оба, идет парень и его зазноба: надели платья модные да думают, что благородные. Парень сухопарый сюртук где-то старый купил за целковый и кричит, что новый. А зазноба отменная – баба здоровенная, чудо красоты, толщина в три версты, нос в полпуда да глаза просто чудо: один глаз глядит на вас, а другой в Арзамас. Заня-я-ятно!

Обыватели глядели на картинки и хихикали. А сами, разумеется, тайком мечтали скопить денежек, съездить в Москву и пройтись этим далеким, волшебным Александровским садом.

Больше всех этот сад любили, естественно, дети. «Александровский сад, его несхожесть ни с какими московскими скверами. В него сходили – как в пруд. Тенистость его, сырость, глубина. Что-то упоительное было в нем. Особенные дети, с особенными мячиками были там», – вспоминала Анастасия Цветаева.

И сестра ее, Марина, поэтесса, сетовала: «Александровский сад был как праздник. Нас редко водили в Александровский сад».

Особенно же хорошо здесь стало после того, как у кремлевской стены рядом с Боровицкой башней насыпали искусственную горку. Зимой здесь катались на санках, а летом горку брали штурмом, играя в защитников Плевны и Шипки. И городовые не препятствовали, лишь поглядывали подозрительно из-под своих красных фуражек.

* * *

Конечно, случались у сада и черные дни. Некий купец Вишняков, например, вспоминал, что его сильно попортила та же Политехническая выставка 1872 года, «ради которой было вырублено много старых деревьев и кустарников; только часть вырубленного была посажена вновь и не особенно толково».

Да и путеводитель по Москве 1890 года с сожалением сообщал: «Александровский сад… частью запущен и вырублен».

Что ж, Москва в то время не была столицей и за садом не следили так же тщательно, как, например, за Летним садом в Петербурге.