Семён Ешурин - Авторитеты без пиетета. Триптих о классиках

А теперь – о тайне, которую я скрывал всю жизнь, но не вижу резона скрывать её после смерти. Я обладаю (точнее, обладал!) даром месмеризма или, современно выражаясь, гипноза. То есть внушаю людям то, что хочу, после чего стираю у них из памяти факт разговора со мной. Таким образом, подкараулив однажды тебя, я внушил, что ты слышишь голос, рекламирующий дом Штосса. А заодно и то, что ты видишь лица жёлтыми даже в том случае, если их обладатели не китайцы!

Ты не устоял перед внушённой рекламой и явился в нужный дом. Затем переговорил с моим слугой, временно исполняющим обязанности дворника и узнал выдуманную мной историю прежних жильцов, возбудившую твой интерес. В итоге ты поселился в нужной квартире.

Каждую ночь я стал посещать тебя и обыгрывать в карты. Я и впрямь играю лучше, но в некоторых случаях не везло, и тогда я внушал тебе, что ты проиграл. Я показал тебе гравюру моей бабушки в молодости и внушил, что это прекрасная незнакомка, бесплОтно (и бесплАтно!) следующая за мной. Ну, и свой облик в твоём воображении сделал постаревшим и расплывчатым… В результате всей этой мистики ты вполне реально «загремел» в долговую тюрьму.

Затем, выждав месяц, чтобы ты окончательно «дошёл до кондиции», я приехал в Псков к родной дочери и представился троюродным братом её покойной матери, спасшей мне жизнь. Как бы узнав от Агаши о смерти Аглаи, я выразил горячее желание принять участие в судьбе будущего внука своей как бы спасительницы. Беременная сообщила, что понесла от проезжего светского щёголя Шурика Лугина, который об итоге своих «трудов праведных» (точнее, неправедных!) не осведомлён. Бедняжка пояснила, что осведомлять папашу о будущем ребёнке нет смысла – женИться он всё равно не захочет, а если и захочет, его в светском обществе не поймут. Платить же алименты не сможет, так как постоянно ныл о своём бедном положении. Тут я как бы вспомнил, что некий Александр Лугин попал в долговую тюрьму, о чём писАлось в газете «Санкт-Петербургские ведомости».

Незадолго до этого Агафья получила в наследство от своей бабушки два миллиона золотых. Самое интересное, что у старухи на смертном одре и впрямь проснулась совесть – я к этим деньгам отношения не имею. Из этой суммы Агаша выделила миллион на выкуп своего жениха. Дальнейшее тебе известно.

И самое главное. Я знаю, что ты ныне искренне любишь жену и детей. Так знай же: это не моё внушение, а её заслуга.

Твой неофициальный тесть Середа.»

Лугин прочитал послание и проговорил:

– Зато то, что я бросил карты, светское общество и переехал в Псков – твоя, тестюшка, заслуга. Ну и на том спасибо!

***

27 ноября 1953 года произошло событие, которое хоть и не вошло в историю культуры, но оставило в ней заметный след.

Поклонники Бориса Гребенщикова возразят, что день рождения их кумира вписан в упомянутую историю золотыми буквами! … Но речь пойдёт об ином событии.

Итак, в эту пасмурную пятницу 18-летняя парижанка Франсуаза КуарЕ… выносила мусор. Из кучи объедков и прочего хлама сиротливо выглядывал уголок скоросшивателя. Девушка из любопытства извлекла папку на свет Б-жий и прочитала: «Жак Буше «Записки малолетки».

Автор не был известен в литературных кругах, но был известен Франсуазе. Чудаковатый профессор-психолог жил в соседнем подъезде.

Дома мадмуазель Куаре более или менее отмыла папку и углубилась в чтение отпечатанной на машинке истории. Повествование велось от лица 17-летней полу-француженки Цецилии, названной в честь умершей от родов матери-итальянки. Героиня повести была полной противоположностью прилежной благовоспитанной Франсуазе. Цецилия никак не могла заставить себя учиться, она пила, курила, завела любовника. Но при этом была такой живой и непосредственной, что читательница даже позавидовала.

Психологические нюансы были «выписаны» с поразительным мастерством. Чувствовалась рука опытного психолога, … а не 17-летней балбески.

– Читатель не поверит, – проговорила Франсуаза. – Вот если бы автором была сама Цецилия… А чем, собственно говоря, Франсуаза хуже?!

На другой день в кабинет издателя РенЕ ЖюйЯра вошла невысокая стройная (если ни сказать «худая») девица с довольно симпатичной, но не ослепительно красивой физиономией и новым скоросшивателем.

Красавчик-издатель, похожий на мопассановского «милого друга» ДюруА, минут пять заигрывал с гостьей, затем взял папку и прочитал: