Эллина Наумова - Одно к одному. Полина и Измайлов

– Пусть полковник отдыхает, сынок. У него мертвых бизнесменов, как…

Чуть не ляпнула «собак нерезаных», настолько не доходило, что Леня мертв. Не абстрактный бизнесмен, а давний добрый знакомец.

– Мам, беги уж, пока Вик на втором этаже не перехватил, – не сдержал ехидства Севка. – Я следом за тобой.

Я снова чмокнула сынишку. Знала, что Вик у себя, что поднимется и проверит, запер ли Сева дверь, покормит мною у него приготовленным, погулять сводит. И, если они снова наедятся мороженого и слягут вдвоем с ангиной…

Я не успела придумать наказания. Лицо Ленки меня поразило. Опухшее – еще бы нет, с безумным взглядом – объяснимо. Но оно имело нежно-фиолетовый оттенок. Мне подумалось, что Измайлов пригодился бы, если не в роли детектива, то в качестве шофера. На секунду я решила прихватить и полковника, и Севку, завезти ребенка к маме и спокойно втроем отправиться за город. Этой секунды Ленке хватило, чтобы сорвать машину с места. Мне лично показалось, что еще и с цепи. Просить приятельницу притормозить было чревато. Я прикрыла веки и сказала:

– Говори толком, что стряслось.

– Оказывается, у моего мужа были проблемы с алкоголем, несовместимые с жизнью, – пробормотала она.

Можно было ахать или спорить, но я не стала. Протянула, не соображая, уместно ли:

– Недавно Петюню, сокурсника, хоронили. Оставил семью с детьми, женился на любимой женщине, устроился на желанную работу, всем говорил о реальности счастья. А через полгода уехал на электричке в светлый березняк и повесился на крепком суку. Тогда мы ломали головы, чего не хватало. Ты же помнишь.

Она бегло меня оглядела, словно прикидывала, как половчее выпихнуть из машины.

– Извини, – понурилась я. – Думаешь, у Лени не было причин спиваться тайно ото всех?

– Думаю, нет, – трудно сглотнув, выговорила Ленка. – А кончать с собой и подавно. Так просто кончать.

Я поняла ее и согласилась. Леонид Садовников был склонен не к эпатажу, а, скорее, к классическому театру. Но и в нем без зрителей не обойтись.

– Лен, не сердись, но не вирусный гепатит, не ВИЧ всему виной? Бывают ведь и случайные жертвы. Правда, это единственное, что на ум приходит.

Ленка крутанула руль, по-моему, на триста шестьдесят градусов. Как ни странно, машина в кювет не кувыркнулась. Бедняга попыталась сдуть рыжую прядь со взмокшего лба и почти пролаяла:

– Я поразмыслила об этом. Бегло. Старалась без эмоций. Но он наверняка заразил бы меня. А я недавно обследовалась у гинеколога и сдавала кровь на эту пакость. Все чисто.

– Леня знал об этом?

– Разумеется.

Я нутром чуяла – Ленка права. Смерть есть этап жизни, а жил Леонид Садовников отнюдь не для самоубийства. Любил себя. Ленка была самой расчудесной женой, потому что он ее выбрал. Его фирма была совершенной и обреченной на процветание, потому что он ее создал. И так далее. Умирай он добровольно, ликвидировал бы дело, сжег офис, усадил Ленку в любимый норовистый Лексус и вместе с ней врезался бы во что-нибудь железобетонное.

Но какой-то частью рассудка, или что там у меня вместо него, я понимала: спокойнее будет, если Леня сам свел счеты с жизнью. Случаются же с людьми острые помешательства. В конце концов, в любой смерти ищут виноватого. Хоть Господа Бога – рано прибрал, хоть самого покойного. Чего стоит горький упрек: «На кого ж ты меня оставил»? А потом привыкают жить, не видя, не слыша, постепенно забывая человека, и по мере углубления забвения, смиряясь. Или попросту учатся обходиться без. Поэтому я начала тихонько бухтеть, мол, всяко бывает, индивид всегда одинок в смерти, нам не дано и в себе-то разобраться, не то, что в другом, будь он и самым-самым близким. Близость – не тождественность. Надо уважать выбор и поступок любимого даже через свои боль и обиду. А уход из жизни – мужественный поступок…

Вряд ли Ленка меня слышала. Но не радио же было включать в подобной ситуации. А мое монотонное бормотание явно ее успокаивало и слегка отвлекало от собственных мыслей. Вернее, мешало думать о том, что нас ждет на даче. Так и ехали. Я уже давно умолкла, но и самой все казалось, что говорю, говорю, говорю.

У ворот маячил серолицый охранник. Не предполагала, что человеческая кожа может принимать столь разнообразные оттенки. У него был вид раскаявшегося душегуба, и именно поэтому заподозрить его в совершении преступления было невозможно. Он увидел, что Ленка не одна, и его передернуло.

– Не ты же меня поддержишь! – с ненавистью выкрикнула Ленка в опущенное стекло.