Евгений Скрапинов - Антоха и Анимоха

– Почему, – сказал Падишах, – с тобой так непросто разговаривать? Слова не скажи, сразу заткнуть пытаешься. Нет уж, изволь-ка меня выслушать. Я хочу говорить. Давно не испытывал такой потребности говорить.

Анимоха слушал, не пытаясь перебивать. На самом деле он не воспринимал смысла слов, и наблюдал только за мимикой Падишаха.

– Ну, что ты умолк? Испугался? Заткнуть меня хотел, тоже мне!

– Да я просто не особо слушал. Повторите, ваше превосходительство, будьте добры…

– Представляю вам моего врага: это Анимоха. Так и знайте – теперь мы враги. Никакой больше лояльности. Анимоха с сегодняшнего дня будет содержаться под стражей.

«В конечном счете, и математика небескорыстна, – думал Анимоха, находясь в заключении. – Какие наши черты запомнятся и сохранятся, а какие бесследно исчезнут, судить не нам. Мы сейчас понятия об этом не имеем».

Анимоха сидит один в камере, в кромешной тьме, и про себя разговаривает с самим собой. Время от времени несколько фраз он произносит вслух. Такова его давняя привычка. Так устроен его организм.

Анимохе бесконечно сильно хочется говорить, и в то же время ему до ужаса совестно! Его заточили в государственную темницу. Как до этого дошло, он и сам не понимает. Что за бред, как такое вообще возможно?

«Может быть, он хочет узнать мою национальность? Впрочем, какая ему разница. Да и мое желание сообщить ему информацию о своей национальной принадлежности он может понять по-своему. Это так для него характерно. Эта его непредсказуемость, это нежелание действовать понятным для окружающим образом. Непонятно поступает тот, кто заходит издалека. А если человек обратился к тебе с одной лишь целью – потребовать у тебя денег? Как ты на это посмотришь?»

Последние слова он произнес вслух. Он знал, что его подслушивают, но скрывал от себя понимание этого немаловажного факта. Если знать, что все, что ты скажешь… а почему не решить, что тот кто молчит перед смертью, тоже умирает В УЖАСЕ! Он не осмеливается сказать!

– Я это понимаю, – закричал Анимоха из своего заключения. Я отчасти понимаю, какой неописуемый ужас – заключение. Лишение свободы и бешеный ужас, который ни с чем не сравнить. Что-то типа тотального одиночества. Только тот, кто силен, может быть, и не чувствует среди друзей неописуемого одиночества. А друзья реально скрашивают мое одиночество…

Анимоха на некоторое время замолк.

«Пожалуй, это он подхалимничает, подлец, – подумал Падишах. Понимает, оказывается, что я подслушиваю. Или проверяет меня. Отпустить? Ни за что! Какое там отпустить! Краткие, но неописуемые мгновения. Некоторые вещи подолгу понимать невозможно, как не могут долго существовать некоторые элементы. Кто раздумывает о том, сколько времени можно понимать что-то? Долго ли может осознавать человек, что летит в пропасть?

– Я в полной темноте лечу в этой одиночке в пустоту будущего. В полной темноте (какой пафос, усмехнулся он горько) мне приходится цепляться за невидимый отсюда мир смысла словами. Я обманываю себя в этой темноте, изображаю, что будто что-то вижу. О проклятье. Кто там заговорил в ответ? Я не должен был предполагать Падишаха! Это бы полностью опошлило всю картину. Ужас! Так и оказалось: в этой ужасной тишине я не сошел с ума. Я думал, ко мне спустился дух или маг и попытался со мной заговорить.

– Не пытайся выдать себя за сумасшедшего, – сказал в темноте Падишах, – я знаю, что ты опять изображаешь дурака. Ох, как ты мне надоел со своим пафосом всеобщей абсолютной обусловленности. Что ты там делаешь? Неужели я не ошибаюсь, неужели мои уши…

…а претендуют ли издатели на то, что понимают смысл издаваемых у них книг? Помнишь, мы говорили об угрозе уничтожения автором литературного произведения?

– Так и делай впредь, – говорит Падишах: поддерживай мысль своего господина! Не смей самоуправствовать. Даже здесь, в этой тьме и одиночестве ты остаешься в итоге моим подданным.

– Вот какие трагедии были в душах тогдашних узников. Кто из них зауважал государственный закон? Такие власти, как наши, я не намерен уважать. И я не намерен действовать только в рамках закона!

– Что, – сказал Падишах, – ты там еще выдумал? Не боишься? О боже, как летит время, с какой бешеной скоростью. Прошло больше минуты, а мы еще ничего стоящего друг другу не сказали.