Дана Гельдэ - И малое станет большим, и большое – малым

Мой папа очень любил свою бабушку, и ему не нравилось, что жена отца так себя ведет, и он несколько раз предупредил мачеху, что не даст в обиду бабушку. Та только смеялась ему в лицо, провоцируя конфликт дальше. Однажды, когда мой папа приехал с работы раньше обычного, он увидел картину, от которой его бросило в жар. На земле сидела бабушка, а мачеха била ее по голове огромным медным тазом. Все произошло внезапно. В состоянии аффекта, он схватил висевшее на стене ружье и выстрелил… Оно, оказалось, заряжено…

Как птица, в последний раз взмахнув крыльями, молодая мачеха замертво упала рядом с бабушкой, залив кровью ее и двор.

Со скоростью вылетевшей пули, весть разлетелась по селу. В одно и то же время о ней узнали мама и ее отец. Дом находился в трех километрах от школы, там работала моя мама. Она выскочила оттуда, и побежала, не разбирая дороги, путаясь в своем длинном сером плаще – макинтош. Ее розовый крепдешиновый шарфик тревожно развевался на ветру, еле удерживаясь на тонкой девичьей шее. Пытаясь догнать и остановить дочь, бежал мой дед Нурахмет. В этот момент она думала о своем муже, дедушка – о своей дочери. Им уже сообщили, что второй выстрел Сулейман сделал в себя, но был еще жив. «А вдруг он убьет Райхан?» – стучало в голове деда.

Мой папа «загремел» в тюрьму на семь лет, там его навещал только тесть, дедушка Нурахмет, дедушке Мукатаю было трудно простить сыну смерть красавицы Куляй.

Все эти годы мама ждала его, но на свидание ни разу не ездила, перед тем как его увезли в райцентр, он успел ей крикнуть: «Не жди меня, устраивай свою жизнь!» С его стороны это было честно, он понимал, что срок ему назначат немалый. Он был виноват перед ней, и ему не хотелось губить ее молодые годы.

В нашем селе стояла ракетная воинская часть, однажды там появился казах-офицер, который заметил молодую учительницу, через ее коллег, жен офицеров, он передал записку, в которой писал, что хотел бы с ней познакомиться, и что у него самые серьезные намерения. Мама не пыталась изменить свою судьбу. У выросшей в селе девушки больше страхов за свою репутацию, чем у городских, ведь нам с детства внушается, что «испорченную по молодости репутацию не исправить», «хорошее имя не купить», «„пятно“ ложиться на всю семью» и не на одно поколение будет помнить о бесчестии.

Позорить своих родителей маме не хотелось. Возможно, она сожалела, и вспышки гнева на отца, были тому подтверждением. Я – папин «адвокат», всегда его защищавшая, вызывала к себе тот же негатив, что и он. Мы редко можем признать свои ошибки, и мама – не исключение.

Возвращаясь из воспоминаний, я отчетливо представила себе диалог мамы и тети после телефонного разговора со мной. Папина бабушка Сакып обладала даром предвидения, у меня его вроде бы и не было, но иногда какие-то картинки передо мной появлялись. Чем они были, тем самым даром, или продуктом моего богатого воображения? Я не знаю. Но я видела маму и тетю, сидящих в большой комнате и беседовавших между собой. Тетя спросила у мамы, правда ли, что я отправилась в Москву, она задумчиво кивнула головой. Беспокоясь за мамины деньги, а не за меня, сестра не унималась, спрашивая: «Зачем она поехала? Все равно у нее ничего не получится. Итиль сказал, что Москва для молодых, а ей уже 40 лет. Промотает последние деньги, потом будет тебе звонить, просить их у тебя, чтобы вернуться.» После того, как тетя Марьям получила от мамы все, что у нее было, отношения становились более натянутыми. Чувствуя зависимость беспомощной сестры от нее, Марьям уже могла позволить себе резкий тон в разговоре.

«Дана не попросит, я ее знаю. Будет голодать, но просить не будет, она упертая.» – сказала мама, узнавая в моем характере себя. «И не таких Москва ломала» – не унималась ее сестра, она ненавидела меня, именно, за характер. Мама, понимая это, ответила Марьям: «Она с детства такая, ее не сломают. Мы с отцом так воспитывали, да и жизнь закаляла ее. В три года отец ее научил играть в шашки, в пять – в шахматы. Закатила она как-то отцу истерику, хотела у него выиграть, а не получалось, да и отец не уступал. Сидит малышка за столом и вопит ему: «Почему ты не хочешь мне проиграть? Я тоже хочу выигрывать!» А отец ей говорит: «Разве ты сможешь выиграть? Ты даже проиграть достойно не можешь без слез и соплей!» Потом она говорила, что на всю жизнь слова отца запали ей в душу. Вспоминала их, когда ей было трудно и хотелось плакать.

Я ведь ей тоже никогда «спуску не давала», не помогала с уроками, говорила: «Дома куча словарей и энциклопедий, находи там ответ и ко мне не обращайся!» С детства мы с отцом учили ее рассчитывать только на свои силы.