Сплэтни Прайчэк - Воздушная Ярость

Сосед оторвался от чтения книги и воззрился на Бориса.

– Будете? – спросил Борис.

Вообще-то, сам он не принадлежал к числу заложников алкоголизма, а потому подобные приготовления, в сочетании с его внешним видом, вполне могли выглядеть и нелепо. Толстяк отрицательно покачал головой и вернулся к книге. Вновь оторвался:

– Боитесь летать?

– Да вот, даже не знаю, – развёл руками Борис, – впервые со мной такое.

– Понятно, – толстяк снова уткнулся в книгу.

Борис думал, что этот диалог послужит толчком к началу беседы. Но он ошибся, сосед лишь разрешил для себя некоторую неясность. Тогда Борис пожал плечами и отвернул пробку:

– А я, пожалуй, немного выпью.

Хмель от выпитого в буфете уже почти выветрился, и озабоченность по поводу вызванного сном неприятного предчувствия вновь принялась нарастать. Сознание упрямо кружило вокруг врезавшихся в память ощущений от недавнего «сбоя в работе нейронной сети головного мозга», как ни старался его хозяин держаться подальше от этих воспоминаний.

– Чёрт! – шёпотом выругался Борис, прежде, чем залпом опрокинуть в себя первую, поднятую на борту рюмку. Затем, возложив все надежды в борьбе со столь неразумной настырностью своего разума на коньяк, вновь открыл чемоданчик и извлёк документы для работы.

Гудели турбины. Земля внизу тонула в мутной, однообразной дымке. Рыжее, раскалённое небо за стеклом иллюминатора медленно остывало. Самолет проделал около половины пути, и неизбежный финал полета приближался. «А с чего это я взял, что рейс завершится крушением? Тем более, при заходе на посадку!» – неожиданно поймал себя на мысли Борис. И тут же осознал, что давно, не столько готовится к презентации технического задания перед коллективом, сколько раз за разом исподволь роется в причинах своего не в меру тревожного самочувствия.

Он оторвал взгляд от бумаг и поднял глаза. Перед взором снова предстала полупустая бутылка. И что-то в ней было не то. Поняв, что именно, Борис вздрогнул.

– В чём дело? – встрепенулся толстяк.

– Смотрите! – обратным концом авторучки Борис указал на коньяк, – Видите?

– Что я там должен видеть? – недовольно отозвался сосед, но, тем не менее, потянулся разглядывать.

– Жидкость! Смотрите, уровень!

Толстяк напряг лоб: что от него хотят услышать? Что коньяк кончается? Так он сам же его и выпил! Но тут увидел и он: граница жидкости в сосуде была заметно наклонена.

– Самолёт валится на правое крыло! – довел до его сведения Борис и жутко разволновался.

– Да ну? – мужчина поправил на носу очки и придвинулся ближе, – Надо сообщить стюардессам!

Борис огляделся по салону. Стюардесс нигде не было. Тогда он нажал кнопку вызова.

Девушка в синей униформе появилась через минуту.

– Девушка, у нас все в порядке?

– Да, а в чём дело?

– Смотрите, что-то мы как-то боком летим. Валимся на правую сторону!

– Не переживайте, это нормально. Может быть, сильный боковой ветер, пилоты взяли поправку. А может, просто корректируют курс. Вы в первый раз летите?

– В том-то и дело, что не в первый, – смутился он.

– У вас боязнь перелетов?

– Да нет, обычно я переносил их нормально, а тут… что-то как-то не по себе…

– Может, вам нужно что-нибудь? – спросила она, увидев, как дрожат его руки, – Успокоительного?

– Да нет, спасибо, – жестом он указал на бутылку и попробовал улыбнуться, – у меня есть.

– Я могу дать вам снотворного, подушечку. Поспите, пока летим.

– Да, давайте. Спасибо. И плед, если можно. Знобит что-то.

Ему было неловко и перед соседом – тот деликатно отвернулся – и перед бортпроводницей. Такая юная миловидная девушка, а он распричитался тут, словно детсадовский карапуз. Но что же делать? Едкий, тягучий страх мало-помалу вытеснял здравомыслие и самообладание. Борис опасливо переступил ботинками, скосил глаза на ворсистое покрытие пола. Там под ним, таилась сейчас в бурой мгле бездонная пропасть. И опуская глаза, он опасался, что вполне может разглядеть её сквозь ковёр.

Убегая в ночь, самолёт принялся продвигаться над мглистыми вечерними облаками. Солнце совсем село, а верное ему багровое зарево не могло в одиночку противостоять надвигающейся с востока сизой тьме. Обычное наступление ночи, в этот раз, подсознательно воспринималось Борисом, как некий зловещий символ.

В салоне уже давно горели плафоны. Сосед дремал. Черной завистью сгорал Борис к его равнодушию. Сам же он непрестанно ворочался под пледом. Снотворное действовало лишь наполовину: порою, он ненадолго забывался, но через некоторое время вновь начинал слышать гул турбин, приглушенные голоса пассажиров, чувствовать сквозь веки свет, льющийся с низкого потолка. Но самое главное, в моменты забытья он не видел никаких сновидений. И это было хорошо.