Анна Линина - Девушка, не любящая солнце

Расползание остановилось. Но ничего не перестало. Бледное пятно обретало форму и цвет, в конце концов, в темноте возникла насыщенно-белая полоса, что образовалась из облаков пара, и стала похожей на… чешую. Она просто смотрела на чудовище и больше ничего не могла сделать. Это нечто сжималось, становилось всё более длинным, и, наконец, стало извиваться, как волны, напоминая сначала узор причудливой готической ограды, а затем змею, сотканную из неясного света и множества колец густого белого дыма.

Люстра в форме закрывшихся стеклянных цветов погасла совсем, позволив темноте окутать предметы обстановки.

Но видение не исчезало. Чудовище, что парило в воздухе, не вполне было змеёй, за счёт странной формы многочисленных чешуек, – на его голове стали заметны малые чёрные точки, как будто провалившиеся глаза. Узкие, зловещие, как длинные туннели. Сама же голова его напоминала львиную. Всё было так явственно нарисовано мельчайшими кольцами дыма, но шевелилось, перемещалось и выглядело живым. Привидение было чудищем, похожим на дракона без крыльев и лап, из снежного пара и дыма.

Люстра вспыхнула и погасла снова. Слёзы хлынули из глаз Вероники. Закричала она лишь тогда, когда зловещее существо начало надвигаться на неё, ползя по воздуху и оставляя позади себя оранжевый, клокочущий отсвет. Казалось, сейчас всё опалится огнём.

Чудовище открыло пасть, и оттуда высунулись два тонких и длинных, извивающихся языка. На минуту ей показалось, что этому существу как будто нужны были её боль и её слёзы. И оно как будто подсознательно навевало ей горечь, словно питая себя её страданием. Влекомая неведомым притяжением, она не могла оторвать от него глаз. Львиная голова его была такой же злой, жуткой и мучительной, как лезвиё боли, саднившее в груди, что ей нанесли люди. Как и её ярость, отчаяние, безысходность, которые в юности подстрекали в груди смерчи гнева и обиды. Только его нельзя было победить, заново собирая себя из осколков.

Свечение было и печальным, и грозным, казалось, заставляя девушку вспоминать всё самое мучительное и плохое. Казалось, оно само несло в себе что-то гипнотическое, сводящее с ума. Как грозные когтистые лапы, как тьма дремучих лесов. Как будто оно могло вторгаться в подсознание.

Шторы слегка покачивались от ветра, тихо шелестя по полу, что было хорошо слышно в полной тишине. Ника, всё ещё вцепившись в простынь, начала отползать, но кровать по-прежнему висела в воздухе. Спрятаться было некуда. Ни в чём нельзя было укрыться, как и когда-то от людей. Как и бесконечными ночами – от боли, разрывающей сердце, а днями – от насмешек, ухмылок и кулаков.

Люди в её жизни были страшнее. Намного страшнее любых чудовищ.

Наверно, и поэтому в роковую минуту Ника стала вспоминать о них. А может, это была защита. Раз она преодолела своё прошлое, то теперь, ей казалось, сможет преодолеть и это.

Жуткая змея всё ещё надвигалась на неё, осветляя ночь. И хотя она была перепугана, последняя мысль, что она помнила, звучала как вызов: «Что ты?.. Можешь ли ты быть страшнее того, что было?..»

…Больше она ничего не помнила. Ночь прошла, и солнце медленно выходило из-за пустого горизонта, светящегося сквозь грязное стекло автобуса. Перед её глазами представала печальная, странная красота пустырей. Далёкая, степная. Девушка прижимала к груди ласковую морду Марка и мучительно пыталась думать, но и голова была пуста. Только пёс доверчиво и жалостливо смотрел в её колючие серые глаза.

Что-то внутри неё отказывалось принимать факты. Как будто она не могла поверить самой себе.

Барсик не пришёл домой. С тех пор, как в доме взлетел в воздух стул, он так и не появился. Вероника очень надеялась, что её кот, всегда утешавший её, и не придёт домой. И всё же жаль было, если ей больше не увидеть его полосатой, как у зебры, мохнатой шубки, в которую можно было нырнуть лицом и забыть на мгновения о своей боли.

Серёжа был для неё практически идеальным человеком. Единственное, он не переносил животных в доме. Съехаться с ним значило бы расстаться и с котом, и с Марком, потому что собак он не терпел вообще. Марка тоже, и пёс отвечал ему взаимностью. Однажды спокойный пёс даже чуть не прокусил ему руку. К тому же, даже если бы всё было наоборот, он жил в общежитии, куда не пускали посторонних, и уехать к Серёже она не могла. Вероника решилась пожить у отца, несмотря на свою мачеху. Анжелика Николаевна всегда недолюбливала её. Но сейчас это не имело значения.