Утробно пропел свое соло унитаз, заскрипела облупившаяся от непочтительного отношения дверь, выпустив из посадочной кабинки хмурую женщину, зябко кутающуюся в старый халат, некогда бывший синим с остатками легкомысленных ромашек.
–Че это ты удумала? Нечего добро на гавно переводить. Будешь тут деньгами раскидываться. За хату сколько уже не плачено? Сами жрем че попало, всякую лапшу растворимую…
–Так че, мне рожать что-ли?
–Всякую х… не пори. Так скинешь. Я тебе скажу че надо делать. Пашка, пошарь-ка в куртке. Вроде там осталось немного. Нашел? Сколько там? На пузырь хватает? Давай, слетай по-быстрому, а-то башка раскалывается. Лидка, а ты иди сюда, буду уму-разуму учить тебя.
***
К Лидкиному несчастью ее усилия оказались напрасными. В больницу она так и не пошла. Благодаря крупной фигуре и вовремя наступившим холодам беременность для посторонних была незаметна, лишь недовольной будущей мамаше создавала проблемы. Работа дворника сама по себе тяжела, но Лидка, взбешенная упорством ненавистного уже ребенка, чуть ли не трудовые подвиги совершала. Таскала тяжести, яростно разгребала снег. А-то, бывало, залезет на детский турникет, да и сигает вниз. Дома горстями таблетки жрала, какие только добыть удавалось, запивая их самогонкой. Потом к какой-то чистящей гадости пристрастилась, которую ей бомжи поставляли за кормежку. Она им жратвы в пакете из той, что сердобольные жильцы подавали. Не выкидывать же еще хорошую еду. Не стухла ведь. Подогреешь, поперчишь и лопай за милую душу. За это Лидка получала заветный фанфурик. А что? Недорого и сердито. Разведешь водой до литра и все, радуйся жизни. Мать уже не шипела на нее, не попрекала куском хлеба. Даже напротив. Теперь она клялась, что перепишет все на Лидку. Только просила брата не обижать. Лишь беременность проклятая мешала общему счастью, каждый день напоминая о прошлом, которое хотелось забыть.
–У-у, какой упорный! Клоп вонючий! Может дихлофосом его?
–Да ты че, дура! Сама потравишься!
***
Роды Лидка проспала. Они втроем уже почти неделю справляли наступающий международный женский день. Угомонились лишь под утро. Крик младенца смог разбудить только старую мать, то есть мать, вернее уже бабушка, сама почти проснулась по естественной надобности. Она, кряхтя, сползла с дивана, пробурчала что-то про себя и поплелась к кровати дочери. Взглянула мутным взглядом на орущего младенца.
–Ха! Лидка сама-то рожей не вышла, но чтобы обезьяну родить! Где она такого мужика надыбала?!
Мать с трудом приподняла тяжелые ноги дочери, мясистыми икрами передавившие пуповину. Видно повернулась во сне. Новоиспеченная бабушка недовольно заворчала.
–Лучше б ты свой выкидыш придавила. Вставай, корова,– толкнула со всей силы в бок.– Вставай, кому говорят. Уйми своего урода.
–Че надо?– Лидка с трудом продрала глаза.– Че орешь-то с утра?
–Девка у тебя родилась. Взгляни хоть. Тебя в обезьяннике что-ли трахали?
Лидка приподнялась, застонала. Мать, как будто вспомнив о чем-то, вдруг засуетилась.
–Э-э, не дергайся. Сейчас нож принесу…
Прошлепала на кухню, захватила все необходимое, пнула храпящего под столом Пашку.
–Вставай, алкаш, тащи воды.
Пашка поскреб затылок.
–Выродка куда денем? Может сразу… того… придавить подушкой…
Мать лишь рукой махнула.
–Не марайся, сам сдохнет. Ты, Лидка, лежи пока, а мы тут все приберем. Пашка, бери эту… новорожденную… Куда ж ее деть-то? Положи пока в таз, ну тот, что в ванной. Да-да, тот, где белье замачиваю. А барахло кровяное… в пакет и в мусорку. Я тут протеру пока… Ты вот еще что… в ванной-то дверь прикрой поплотнее и на таз сверху накинь какую-нибудь тряпку… чтоб обезьяну меньше слышать…
–Я ж говорю: сразу надо. Сколько раз она обделается, пока сдохнет. Провоняет там все. Кто убирать будет за ней? Ты?
–Да че там убирать? Сполоснем таз и… хватит уже с матерью спорить. Делай, как я говорю, да побыстрее. Ноги обмыть бы надо этой… новорожденной. Хоть Лидка и родила урода, а все равно по-человечески бы надо, как положено.
***
Лидка с отвращением разглядывала уродливое существо, почти сплошь покрытое густой темной шерстью. Девочка тихонько попискивала в пластмассовом тазу, словно понимала, что не нужна она никому в этом мире и никто к ней не придет, как бы громко она не звала. Но груди Лидки отяжелели, даже побаливать начали. Мать посоветовала.
–Ты сцеживай молоко-то. Вон, возьми банку.
–А с этой чего?
Читать дальше