Паратиков Павел - Шаг на пути к небу. Роман

«А ежели и подалась, не осужу», – продолжал он размышлять сам с собой. «Пади не сладко бабе-то всейную жизню одной коротать. Господи, лишь бы живы – здоровы все были». Бандурин перекрестился, и, достав из-под рубахи жестяной крестик, поцеловал его.

Погрузившись в свои мысли и воспоминания, Матвей не заметил, как его догнала бричка. Только когда стук лошадиных копыт раздался практически за спиной, он сделал шаг в сторону и обернулся.

– Здорово жавётя, мил человек, – крикнул извозчик, натягивая вожжи одной рукой и останавливая коня.

– Слава Богу, жавём поманеньку, – ответил Бандурин, вглядываясь в лицо подъехавшего.

В его голосе, улыбке и манере узнавался его старый приятель Петро Башкин. Их дом был на соседней улице, с высокой и ветвистой яблоней у самых ворот. Память моментально выдала картинку из далёкого прошлого.

– Чьих будятя мил человек, кудой путь держатя? – продолжал интересоваться неожиданный попутчик, опустив поводья и сдвинув папаху на самый затылок.

– Э брат, по всему видноть долго жить буду, коли старый друзячёк не признал, – улыбнулся Бандурин.

– Погодь-ка, погодь-ка, – ездовой спрыгнул с брички, и поглаживая свою чёрную, курчавую бороду, уставился на путника.

– Никак Бандурин Матвей, – получше приглядевшись, предположил он.

– Матвей Семёныч, ты чи ни?

– Я, брат Петро, я.

– Матерь Божья, Матвей Семёныч, живой, а мы то – уж и не надеялись, мы-то уж думали всё, сгинул казак. А ен живой.

Петро сделал шаг и обнял старого друга. Бандурин тоже обнял его, ощутив, что на месте левой руки пустой рукав. Из чувства такта он не стал об этом спрашивать.

– Господи Иисусе, – не мог угомониться Башкин, – Как же енто? Живой. А мы и не надеялись. Седай зараз в бричку, друже, вот дядька Семён обрадуется.

Они запрыгнули в телегу, и Петро, подхватив вожжи одной рукой, стеганул ими коня.

– Но, пшёл.

– Как там мои Петруха, все ли живы – здоровы? – усаживаясь поудобней на соломенную подстилку, спросил Матвей.

– Да навродя слава Богу всё. Дядька Семён, с тёткой Марией ешо нас усих пережавуть. Братец твой меньший Андрийка, ужо троих дятёв народил. Кады табе забирали, ен-то вообще ешо мальцом был, а таперича добрый казак вышел. Сеньку тваво, дядька Семён ростить аки полагаитси, по – казачьи. Лихой казак из сына тваво будя. Петро вдруг прервал повествование о его сыне, и замолчал. Матвей, в ожидании продолжения глядел на него.

– Пошто ж ты про Евдокию молчишь, как вона?

Башкин поёжился от того, как Бандурин на него взглянул.

– Схоронили Евдокию в позапрошлом годе. Он немного помолчал и опять продолжил. – Захворала вона дюже. Батьки твои ходили за ёй, да не выходили. Так, на станичном погосте, рядом с братушками твоими и положили яё. У Матвея защемило сердце.

– Ждала вона тебя всю жизню, – продолжил Петро, – верно ждала, ни с кем не жонихалась. До конца верила що ты вернёси. Да видно не дал Бог дождатьси.

– Да, видно не дал Бог, – повторил Матвей слова Петра.

– А вон гляди, и станица ужо паказаласи, – попытался сымитировать радость Башкин, чтобы увести разговор в другое русло.

– А щё енто колоколенки нашей не видно? – всматриваясь в появляющиеся на горизонте контуры станицы, поинтересовался Бандурин. – Навроде с ентого места её должно быть видно.

– Да, должно быть, да токмо не увидишь ты яё боле, не гляди, – Петро вздохнул. – Порушили яё. Так сказать не вписалась в концепцию новой, светлой жизни. А из церквы нашей сделали овощной склад. Так, мол, от её боле пользы казакам будя. Башкин плюнул. – Тьфу, бисово отродие.

Бандурин ехал молча, слушая исповедь товарища.

– Ой накипело, Матвей Семёныч, ой накипело. В нонешний год, у нас всё зерно, до последней капли, выгребли. Нам по весне сеять нечем було. Казаки по всем сусекам пособирали остатки картохи, кою на еду оставляли, да репу посеяли, что бы зимой вообще зубы на полку не положить. Петро выругался.

– Глазки картофельные садили не знаю, уродится чи ни. По всему видно будет, зима голодной будет.

– Ну как-нибудь сдюжим, с Божьей помощью, – натянув улыбку выдавил Бандурин.

– Сдюжим, – согласился Петро, – кудой ж деватьси, не в петлю ж лезть. Немного помолчав, он продолжил.

– Постреляли нашего брата казака, да повешали добро. А кого не постреляли да не повешали, того по лагерям распихали. А зараз ещё и работать не дають, на прокорм себе. Башкин притянул вожжи и замедлил ход.

– В тридцатом годе Кондратий с лагерей воротилси, до него Афоня с Поликашкой Черняевы, да ещё с десяток казаков, кои в офицерьях ходили. Настоятель наш, отец Вячеслав, тожа пять лет отсидел. Зараз в кузнецах ходить.