Виктория Оленина - Москвич с того света

– Не плачь, все там будем. Тебя Антоновной величать?

– Да, Антоновна.

– А я Тася, Таисия Петровна значит. Не плачь, не поможет.

– Да я, Тасечка, понимаю, но дело тут такое, что и не расскажешь.

– А ты расскажи, может легче будет?

– Не знаю, может и легче будет, а может и хуже только.

– Случилось чего?

– Случилось… Дед, то мой, Семен Игнатьич, царство ему небесное, всю жизнь по дереву мастером проработал, краснодеревщик. Дачу, почти всю своими руками строил. Ну, зять, конечно, помогал немного. Сема, как стал болеть, все с юмором смотрел на жизнь, все в шутки превращал. Правда, опасался, что своим уходом подорвет семейный бюджет. Я было ругать его стала, он мне тут и поделился, что гроб себе на похороны сделал, из хорошего дерева, с резьбой, да с узором. Вот думаю, дурак старый, нашел, о чем говорить. А он все сетовал, что ненатуральное все вокруг, даже и гробы делают непонятно из чего. В таком лежать противно. А у него, значит добротный, а главное ни у кого такого нет. Сделал, да и поставил на чердак, на даче. На выходных дети приехали, дочка с зятем и с внуками. Приспичило зятьку моему на рыбалку сходить, и внука с собой взять – давно просился. Стали собираться, спохватились – леска порвана. Дед напомнил зятю, что и удилища, и леска есть на чердаке. Зять туда полез, хотел свет включить, да как заорет, кубарем оттуда свалился. Никто его не предупредил, что там. И смех, и грех. И дед, и я, и дочка стали его уговаривать, мол, чего ты испугался, ну гроб дед для себя сделал, на будущее. Но ничего не помогало. И мат, и слезы, и крики – все было. Зять быстро оделся, собрался, да и уехал с дачи, крича, что ноги его больше здесь не будет, что мы все умом тронулись, что он теперь даже есть не сможет в доме, когда над головой «это». Так и уехал. Больше не приезжал, до самых до похорон.

– Да уж! Ну и дела – баба Тася перекрестилась.

– Конечно, не правы мы, надо было предупредить человека, а мы… Ну, дак теперь чего уж! Дед то мой своей работой гордился, все говаривал, что нет ни у кого такого и не будет. Конечно, в этом гробу мы его и похоронили – бабуля вытерла глаза платком. – На девятый день сходили, цветочки посадили, прибрались. К сороковому дню зять на работе оградку сварил, табличку сделали новую. Ну вот, а с неделю назад дед мой во сне ко мне явился. Пришел, значит, и жалуется, что его красивый гроб украли, беда, мол, как же теперь?

– О, господи, спаси – в ужасе баба Тася начала креститься. А Антоновна продолжила свой рассказ:

– Я с утра бегом в церковь, свечку поставила, и на кладбище. Батюшки, а там такое… Ограда сломана, цветы все помяты, крест набок завален! Я подумала, что ж за вандалы-то? А дед мой все во сне ко мне приходит и жалуется – сперли гроб-то, не по-людски без него, мол.

– Ты бы, Антоновна, в милицию сходила.

– Да что ты? Чтоб меня там приняли за сумасшедшую и в больницу отправили? Кто мне поверит? Я вон дочке и зятю пожаловалась, так зять сказал, что, мол, от горя и одиночества бабушка наша того!

Антоновна опять всхлипнула и протерла глаза платочком.

– Да, ну и дела. – баба Тася задумчиво протянула. Надо бы и мне тоже сходить на кладбище, навестить всех, да посмотреть, что там, да как.

Дальше бабульки перевели разговор на тему престольных праздников, в какие определенные дни стоит навещать усопших, а в какие не стоит. Олег уже не слушал их, его не покидали мысли о том, что надо бы этим всем серьезно заняться. Ну не мог же, в самом деле, весь Энжинск сойти с ума. Конечно, случаи массового психоза были в истории, и в школе МВД эту тему затрагивали, но что бы это произошло, должны все-таки быть какие-то предшествующие события. Но Энжинск жил своей тихой жизнью, и ничего глобального не происходило. И вот теперь все нарушилось, заявлений от граждан много, поэтому придется разбираться. Одна мысль о том, что ночью придется сидеть на кладбище, в засаде, вызывала у Олега паническое состояние. А идти придется.

Накануне Олег приготовил теплый свитер, чтоб надеть его под спортивный костюм, шерстяные носки, чтобы ноги в кедах не замерзли. Ночи уже стали прохладными, и не хватало только простудиться, и слечь. Ребята сразу посоветовали ему взять с собой водки и граненную стопку. Можно, конечно, и стакан, но Олег не употреблял спиртное, разве полбокала шампанского мог позволить себе на праздники.

В кладбищенской каптёрке сидел полу-трезвый охранник, он же сторож, дед Василий. Ко всему, что вокруг происходит, он был равнодушен, вопросов не задавал. На небольшом столике стояла початая бутылка водки, а рядом на грязном блюдце лежали вяленные пескарики.