Илья Уверский - Гроссмейстер и Жемчужина. Фауст XXI века. Перед Апокалипсисом

Мы едем в черном джипе-гелике с мигалками. Я в наручниках, на заднем сиденье, зажат между двумя верзилами в черных костюмах. На переднем месте Марченко – или Марчелло, их главный. Контуженный, правда. В ушах гудит и давит от сирены. Мы несемся по ночной Москве, огни проносятся мимо окон. Мы мчимся мимо московского планетария. Да, да, того самого, где какой-то мужик, которого я плохо помню, постоянно смотрел на Луну, а потом почему-то на турникет. Был ли это некий господин Понырев? Сильно сомневаюсь.

Марчелло оборачивается ко мне:

– Конфету будешь?

– Что за конфета?

– «Мимка» какая-то, попробуй. – Я ловлю конфету. Слишком сладко. Хотя, когда проглотил, через минуту по горлу поднялась ужасная горечь. Что там было внутри? Издевается, значит, нехороший человек…

– Там, случайно, внутри морфия не было?

– Какого еще морфия?

– Того, что выдает Морфеус, бог сновидений, – решил я сострить.

– А может быть, тебе еще булочку с маком, или батон? Это просто конфета.

– А почему на фантике книжка нарисована?

– Послушай, если бы я дал тебе конфету «красная шапочка», ты бы так же меня мучил? Набери номер завода и спроси у них сам.

– А маслин у вас случайно нет?

– Только отравленные, специально для тебя.

Дальше мы ехали молча.

Было около 10 часов вечера.

Потом мы почему-то делаем крюк, на две минуты подъезжаем к нехорошему дому, «Дому на набережной», или, официально, к ЖК «Дом Правительства», дому, где жило все советское руководство, любовалось красивейшим видом на Кремль. Что мы там делали, я не знаю, Марчелло вышел из машины, что-то с кем-то перетер, потом вернулся. Я там, конечно, не жил, но так совпало, что я, подыскивая будущее жилье, здесь уже побывал ровно неделю назад. Как вы вскоре узнаете, не сказать, что очень удачно.

В голову ударил импульс темной энергетики. Дом небожителей, живших рядом со своими палачами. Дом сотен разбитых судеб и разрушенных семей. Дом со множеством потаенных ходов и квартир, где, как ходили слухи, к вам в квартиру могли попасть, не вскрывая замка или, что значительно хуже, печати.

Когда-то чуть ли не каждую ночь сюда подъезжали маруськи и даже аннушки, прошу прощения, а-шки. Когда-то их использовали для скорой помощи, правда, потом заменили. Говорили, что был даже подземный ход, ведущий от этого дома то ли к Кремлю, то ли на Лубянку, а может, и еще в несколько мест. Представляете: приходите устало домой, открываете дверь, а там Воланд в одних труселях, огромный кот и Коровьев вокруг бегает с графинчиком – обхохочешься! Хрусть!

«А ведь здесь и могла быть та самая нехорошая квартира № 50 из «Мастера и Маргариты», – подумал я. К счастью, я себя успокоил. Номер дома точно не 302-бис, на теплоход дом не похож, да и булгаковеды, вроде, здесь не активничают, хотя часто косятся на здание.

Далее мчимся мимо Кремля. Туда мы не заезжаем, а проезжаем мимо. Ведь это же не дворец Ирода Великого. Ну, если только не считать таковым Ивана Грозного. Да и Антониевой башни здесь нет, только Спасская и еще несколько неподалеку. Вдали проносится мимо невиданный храм с двумя странными пятисвечиями, ой, прошу прощения, Государственный исторический музей. Где-то рядом со Спасской башней должен быть помост, прошу прощения, Мавзолей. Чуть дальше – Лобное место вместо Голгофы. Сразу за музеем – Манежная площадь. Ну не ипподром же. Мы несемся дальше. Вот и приехали, заезжаем внутрь.

Нет, это, конечно, не клиника Стравинского. Ведь он был известным композитором. Если бы мы сильно хотели попасть на улицу Композиторов, мы могли бы поехать во всем известный Спасо-Хауз. Но нас там точно не ждали.

Марчелло, огромный верзила, на выходе предлагает мне закурить. Выйдя из джипа, полной грудью вдыхаю свежий ночной воздух. «Какое ужасное место», – должен был подумать я, но ничего особенного не почувствовал.

Я спрашиваю:

– А что, есть?

– Конечно, какие предпочитаете?

– Мне, пожалуйста, «Нашу марку» из листьев табака Берли, если, конечно у вас есть.

Марчелло не заценил шутку, вытащил сигареты «Мальборо» и закурил. При этом не поделился. Я вопросительно уставился на него. В данном случае Ричард Докинз был прав, онтологический аргумент Расслела не сработал.

– Ба, извините, пожалуйста, возможно, мне это показалось, но на дверце царапина, – вдруг воскликнул он, отвлекая меня от темы с сигаретами.

– Где?

– Вот же!

Я очень внимательно разглядел дверцу джипа и по пути увидел разбитые очки, которые валялись рядом. «Странно», – подумал я, – только что здесь ничего не было».