Саша Селяков - #Алло, мам#

Поскорей бы уже. Интересно, а почему это ветер ничего не надул мне в лицо, ведь дорога такая пыльная… И этот шум переливающейся воды… Озеро ведь еще далеко. Что за…

– Игнат, чай будешь?

Блииин… Капец вообще. Так и не искупался.

Открывать глаза и смотреть на этих обломщиков мне не хотелось, и, в надежде, что сон вернется, я перевернулся на другой бок и попытался расслабиться, очистив свой разум от начинающих появляться настойчивых мыслей. Злых и раздражительных. Каких же еще?

Какие еще мысли могут возникать, когда обламывают такой сон? Озеро летом. О, боже мой, как давно я не купался. А ведь у меня был шанс ощутить это во сне. Интересно как это? Похоже ли это на настоящее купание или иллюзорные ощущения не способны передать…

Бум! Бряк! Дзинь! Клац! Нет, ну как тут поспишь, когда у тебя под ухом происходит целая чайная церемония с широким и долгим переливанием из кружки в кружку, чтобы чай, блин, насытился кислородом. А четками надо щелкать, чтобы, наверное, аромат полностью раскрылся.

Вообще сколько можно его пить? Днем и ночью, утром и вечером только и слышишь «че чая?», «на тебя варить?», «может хапанем?». И как они еще печень не выплюнули после такого количества выпитого чифира?

Повод найдется всегда. Друг, живущий через три прохода, вдруг зашел узнать как здоровье… у освободившегося год и три месяца назад Валерки (или Мишки?) родилась дочка… перед едой для аппетита… после бани, чтоб чахотки не было… да просто от нечего делать. Чай, чай, чай.

Вот представляю, если мне кто-нибудь на свободе в гостях чаю предложит, сколько нового он о себе узнает! Рад не будет, что предложил. Да он сам, наверное, пить его больше не сможет, прочувствовав на себе всю насыщенность и многогранность моей словесной риторики.

Какой тут сон? Мыслей уже на пару опусов.

– О, Игнат встал. Как спалось? Чай-то будешь?

– Да, с утра можно, – я сделал маленький глоток из протянутой мне кружки и, сладко поморщившись, достал из кармана сигарету, – а то голова ватная, не соображает ниче. Еще и думки всякие разные в нее лезут…

– С думками надо по аккуратней, сам же знаешь. Такого надумать можно, сам рад не будешь. А делать потом чего? Вокруг забор и злые дядьки с автоматами. Вот так потом люди глупости и совершают. Че, допил? Ставь кружку, еще долью.

– Погоди, хорош пока. Давай покурим.

– Через десять минут прогон воровской читать будут. Обращение пришло. В соседней секции барак собирают, там и покурим.

Смотря как медленно, на дно моей белой железной кружки, черной густой струйкой льется чифир, я понял – поплавать мне удастся еще не скоро.

3

Юрка Карась. Именно так звали того человека, что спаивал меня чифиром. Ну как спаивал… Никто ведь никого не заставлял, я сам подставлял кружку и просил добавки, даже когда чувствовал, что уже не лезет. Да что там, частенько я сам выступал инициатором очередной чайной попойки, так что спаивал я себя сам. А может уже и не только себя.

Но хватит обо мне – я тут человек можно сказать новый. Ну как новый – четыре года жизни это срок большой, за это время в судьбе человека могут произойти колоссальные изменения, но, относительно некоторых личностей, я был еще зелен. Пирожками вольными серишь – как сказал бы Карась. Да он так и говорил…

Помимо чифира у него, кстати, были и другие пристрастия. Более пагубные. Но в них он, конечно, никого не втягивал, подсаживать молодежь на подобные увлечения среди порядочных арестантов считалось недопустимым. Да и совесть не позволяла. За долгие годы, проведенные за решеткой, у Карася сложился ряд непоколебимых моральных принципов, а внутренний стержень был прочнее титана. Определенно. Сила духа этого человека заставляла окружающих его уважать.

Мне с ним было интересно. Мы много общались, его истории всегда производили на меня впечатление, и если мне нужен был совет, я знал к кому обратиться.

Вот и сейчас, придя в соседнюю жилую секцию, я присел рядом с этим простым и невзрачным с виду человеком. С виду по нему вообще трудно было что-то понять. Роста он был не высокого, но и не низкого, слово «среднего» тоже не подходило – казалось, он был чуть выше среднего. Или чуть ниже. Должно быть, в полиции всегда были проблемы с его ориентировками.

Возраст? Хм. С возрастом тоже была непросто – долгие годы, проведенные за решеткой, весьма странно сказывались на внешности. Я знал, что подходил к концу его четвертый десяток, но, увидевшему его впервые, на ум могло прийти любое число от двадцати до сорока.