Наталья Костина - Больше, чем одиночество

Честно говоря, у меня еще и деньги кончаются как-то удивительно быстро. И если я не напишу эту проклятую курсовую и не сдам ее через неделю, у меня будут все шансы завалить сессию и я не получу стипендию – а это совсем плохо. Разумеется, мне присылают дензнаки из дома – иначе как бы я жила на одну стипуху? Однако каждый раз, получая перевод, мне кажется, будто я обкрадываю собственных родителей. Моя мать – учитель, а отец – инженер на шахте, которую вот-вот прикроют, потому как там слишком часто стали случаться аварии. И вместо того, чтобы подкопить на случай, если кому-то из них придется сидеть без работы или, еще того хуже… нет, не хочу даже думать о таком – тем более отец не часто спускается под землю. Да, конечно, они экономят на всем, чтобы присылать деньги мне. А ведь дома еще и бабка старенькая… В прошлый раз, когда я приезжала на каникулы, она отдала мне свои «похоронные». С каждой пенсии бабуленция откладывала сотню-другую, потому что все они – старики – обеспокоены тем, что их не на что будет хоронить. Как будто, когда умираешь, тебе уже не все равно… Но, разумеется, я не стала говорить ей об этом. У нас в городе для студентов, наезжающих на каникулы, никакой работы нет, поэтому я безвылазно сидела в родной хрущевке, отъедалась и отсыпалась недели три, к великой радости бабани. А потом Танька вызвала меня обратно. Она нашла место официантки в кафе на пляже, и в этой забегаловке нужна была еще одна. На прощанье бабуля отдала мне свои сбережения и велела купить приличной одежды. Приличной – это значит теплой и длинной. Потому что когда я осчастливила всех своим приездом зимой, моя тощая задница то и дело вываливалась из джинсов, если я приседала или наклонялась подобрать с полу клубок. Бабаня только головой крутила – и заявила, что если я не потеряю штаны прямо на улице, то уж цистит заработаю точно. Она вообще слишком печется о моем здоровье и, пока я ошивалась дома, связала две пары теплых носков. Если бы она могла связать мне шубу, то, наверное, так и сделала. Однако она уже совсем старенькая, и носки – почти единственное, на что ее хватает. «Купи себе пальто, – велела она. – И костюм. И теплые сапоги, если хватит. Я пока хорошо себя чувствую». Хорошо себя чувствую – это был сильный коммент! У нее давление и еще куча всяких болячек, о которых даже думать не хочется.

Не нужно было брать эти деньги, но я взяла. Однако не стала покупать тряпки – тратиться на них просто смешно. Обычно я год ношу одни и те же джинсы, и зимой, и летом. Только в теплое время мои штаны дополняют пара футболок, а в холода – такая же пара непритязательных свитеров. Честно говоря, мне плевать на моду. Мои убитые ботинки Танька презрительно называет «бациллами», а если нам бывает нужно куда-то выйти вдвоем, это неизменно повергает ее в печаль. Она говорит, что вполне себе симпатичная бейба не должна выглядеть как Катя Пушкарева, и начинает лихорадочно рыться в моих тряпках, пытаясь выудить прикид, более соответствующий случаю, но, как правило, кроме нескольких потерянных фенечек ничего не находит. У нее самой роскошный гардероб, пополняющийся после каждого визита к перенсам. У Танюхи в столице мать с отчимом и отдельно живущий отец, в котором моя подружка старательно поддерживает комплекс вины: он ушел из дому, когда ей было лет десять, и с тех пор она выжимает из него все, что может. Хотя ее нельзя назвать слишком уж циничной – она только продукт своего времени, впрочем, как и я сама.

Разумеется, вместо тряпок я купила себе ноутбук. Не слишком навороченный, но мне хватает. Танька просто выпала в осадок, когда увидела его у нас в комнате. До этого у нас стояли две старинные пэкашки: одну списали на кафедре очередного подружкиного бойфренда – за нее, Танька, разумеется, честно отработала, потому как железяка была весьма поюзанной с виду, но тянула еще будь здоров. На ней легко можно было мастерить и монтаж, и озвучку. Вторую, считавшуюся моей и совсем убитую, прежний хозяин просто поленился снести на помойку. Сей старинный артефакт, который сложно было использовать даже в качестве пишущей машинки, мы получили в наследство вместе с комнатой, на третьем курсе. Тогда же мы и стали жить вместе. До этого я обреталась в старом корпусе, в комнате на пять коек. Здесь же площадь была всего на двоих, да еще имелся общий санузел, рассчитанный только на нас с Татьяной и двух соседок. Короче, не жизнь, а сказка.

– На, – моя кормилица брякнула на стол половину батона. – Питайся. А то на тебя уже смотреть страшно… чисто глодь кактусовая!