Сергей Коломиец - Дорогие мои земляки

И тут стало происходить такое, чего я и представить себе не мог. Начался всеобщий рев и плач. Дети стояли большими и малыми группами, смотрели друг на друга и плакали, плакали. Неизвестно, какой ребенок начал плач, но поддержали его все. Митя бегал между этими группами, успокаивал, уговаривал, но плач не прекращался. Потом он пошел в мою сторону, махая руками и головой, так что слезы слетали с его щек. Как слепой, не видя меня, он сел на крыльцо, обхватив голову руками.

Парень шофер, раскрыв рот с ужасом смотрел на это зрелище. Потом стал подбегать к отдельным группам, пытался успокоить, звал в автобус. Мне вдруг почудилось, что эти дети похожи на маленьких старичков и старушек, слезами высказывающими свое неподдельное горе расставания. Шофер рыча, и кажется проклиная свое начальство, всучившее ему эту путевку, залез в автобус, дрожащими руками закурил, и отворачиваясь от меня стал копаться в щитке приборов. Затем взял темные очки, одел их и взглянул на двор.

На крыльцо вышли директор, повариха Айша, они стали успокаивать детей. Их лица были спокойны и дети стали успокаиваться. Ну и нервы у них сказал водитель, как они здесь работают, я бы отсюда через день сбежал. Дети потихоньку потянулись в автобус и минут через пять все расположились на сиденьях. Водитель не снимая очков, побелевшими губами спросил у директора можно ли ехать? Она кивнула головой и двери закрылись. Автобус медленно поехал со двора, я думал плач возобновится, но этого не произошло. Дети махали кепками, платочками, что-то кричали оставшимся.

Вечером мы с Митей пили, он пришел и позвал к себе. Вна-чале разговор не завязывался, но водка постепенно брала свое. Ты только посмотри говорил он, у казахов никогда детей не бросали. В войну голодно было, своих полон дом, а в детдом детей не отдавали. Всегда находились родственники или соседи забиравшие детей. Тяжело было, а растили сирот. А сейчас что творится, везут и везут, то из роддома, то из под забора. Он налил водку в рюмки, выпил, задумчиво посмотрел в окно.

Не утерпев, я спросил, почему он не уехал обратно в Ленинград? Почему же, сказал он, ездил я туда, думал останусь там. Родных у меня никого не осталось, отец погиб в самом начале войны. Мама и сестренка, он сглотнул с трудом произнося слова, в ту первую блокадную зиму умерли. Первой сестренка умерла, сильно есть просила, потом затихла. Мама погибла позже, пошла за водой и наверное попала под обстрел, соседка рассказала. Лежат где-то на Пискаревке. Дак вот, был я на родине, постоял возле нашего дома, в квартиру правда не стал заходить. Да и что там делать, там уже другие люди живут. Съездил на Пискаревку, посмотрел и понял, что не смогу уже оставаться там где родился. Вобщем вернулся я обратно, мне здесь хорошо.

А выжил я в блокаду случайно. Когда мама ушла за водой и не вернулась, силы постепенно оставили меня, я почти не двигался. Жильцов в нашем подъезде почти не осталось, да и кому я был нужен. Под нашей квартирой жили люди, видимо какие-то городские начальники или военные. Меня постоянно мучил запах, шедший из их квартиры. Они явно не голодали, так как из квартиры часто доносились веселые голоса. Один раз, не утерпев я стал спускаться на их этаж, увидел мусорное ведро у двери и в нем обнаружил корки хлеба, другие объедки. По сей день я не ел ничего вкуснее, чем те объедки из ведра.

Стал я наведываться к ведру каждый день, иногда по нескольку раз. Поглощал все, что находил в ведре, иногда все это было осыпано табачным пеплом, а может еще чем похуже, мне это было неважно. Больше всего я боялся, что кто-нибудь еще обнаружит это ведро, иногда по ночам ходил проверять. Вобщем кормился я так долго, за водой ходил, брал бидон, литров на пять и потихоньку приносил. Чай конечно не пил, просто пил воду, карточек у меня не было, они у мамы остались, а куда идти за другими я не знал, да и боялся, Обстреливали и бомбили каждый день, скольких убитых людей я видел, до сих пор не могу забыть. Приносил воду, днем листал книги, спал или терял сознание не могу сказать. Одел на себя все теплые вещи какие нашел. Стали меня вши заедать, грызли проклятые день и ночь, но по сравнению с голодом это ничто.

Однажды у меня можно сказать праздник получился, сильно увлекся я с ведром, не услышал шаги за дверью, так как здесь же и ел, что находил в ведре. Дверь распахнулась, послышались пьяные голоса, смех, возле меня стоял качающийся мужчина в военной форме, кажется в мили-цейской. Увидев меня, пьяно засмеялся, стал звать людей из квартиры, но те почему-то не выходили. Стой здесь приказал, я тебе сейчас праздник устрою. Шатаясь ушел в квартиру и скоро вернулся держа в руках сало, хлеб, что-то еще. Я протянул руки чтобы взять, но он громко рассмеялся. Нет говорит, свинья должна жрать из корыта и швырнул все принесенное в ведро. Я конечно живехонько все схватил и к себе наверх. Несколько дней растягивал умопомрачительную еду, но ведро все равно проверял каждый день.