Афанасий Кускенов - Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном

Отец, так же как и мать любил и привечал в своем доме близких себе по духу людей. Одним из них был дядя Ося Вахрамеев, абга-хурайха, как он его величал. Глядя на него и мы, его дети, звали его так же.

Впоследствии, мы напрочь забыли его собственное имя и всегда к нему обращались не иначе, как Абга-хурайха. Любил он наведываться к отцу на огонек. Зайдя в дом, он обязательно поздоровается со всеми за руку.

Женщинам и детям, обычно, рук не подавали, а он же всегда и всем пожимал руки. Подашь ему свою детскую, худую ручонку, а он в ответ пожмет ее обеими руками, приговаривая при этом:

– Сайн байна, бишэйхан хадам!

Стоишь, бывало, гордый от того, что с тобой за руку поздоровался такой большой дяденька.

Он был очень громогласным и красноречивым человеком. У него всегда находилась тема, ради которой он просто обязан был зайти. Как то, зашел он к нам с утра и с порога кричит:

– Хадамха, с четырех часов утра я на ногах. Был в Дулахане, съездил на Хара-Модон, везде трава в-о-о-т, прям по-сюда!

По его словам трава в нынешнее лето уродилась, аккурат, по грудь и даже выше.

– Cнаряжай – кричит,

– Со мной своих парней, чичас мы мигом накосим сенца. Ну т-р-а-а-в-а-а-а…

Мать на радостях со всех ног бежит на стол накрывать. Как же, человек пришел с хорошей вестью, надо же угостить. А всякая предстоящая большая работа – это музыка для матери. Бегает по дому, хлопочет, нас не забывает тормошить. Как же, такое сладкое слово «покос».

Все лучшее на стол, да еще подбадривает, да сама же еще им и подливает. Афанасий Алексеевич присутствовал при разговоре. И ему тоже перепало от щедрот матери.

К окончанию застолья, настроение «у нас» становится чуть хужее. И разговор не шибко клеится, на сон, что то клонит. Пора, кажись домой.

– Схожу-ко до дому, прилягу, а там видно будет, – говорит Абга-хурайха. К тому времени его красноречие сходит на нет, и он ворочает языком, словно жерновами мельницы.

В тот день, по понятным причинам, никуда мы не выехали. Не выехали и на завтрашний день. Покос в том году был обычный. Такой же, как и всегда. Трава была не лучше и не хуже, да и по времени он совпал с обычными сроками сенокошения.

На следующий год, так же, утречком ранним, слышен знакомый голос:

– Хадамха, с четырех часов утра я на ногах. Был в Дулахане, заглянул в Муу-хал, съездил на Хара-Модон, не пропустил Дулеэ, везде трава в-о-о-т прям по-сюда!

И он, как всякий творческий человек, склонный к преувеличениям, размашисто чиркает себя по горлу, показывая, что трава на самом деле ажно по – сюда .

Мать опять пустилась со всех ног… А мне, тогда еще парубку шестнадцати лет от роду, показалось, что где то я уже такое слышал.

Не поверите, через год опять то же, и по такому же сценарию. Лишь только Афанасий Алексеевич, хитренько улыбается. Но, тем не менее, они с Абга-хурахой, опять же получили от матери то, ради чего затеяна была вся эта драматургия.

Наша мать была очень практичным человеком. В хозяйственных вопросах – лучший эксперт. Вот только, как так получилось, что она трижды наступала на одни и те же грабли – не пойму.

Впоследствии, будучи уже взрослым человеком, я рассказывал ей эту историю и вопрошал у нее, как же так Абга-хурайха с такой легкостью обводил тебя вокруг пальца. Она лишь улыбалась.

А в то время, никакой обиды с ее стороны не было. Обиды на то, что ее, взрослого человека, так легко развели. Многие, бывает, ругаются, даже насылают на голову несчастному всяческие проклятия. Нет, наша мать даже голоса не повысила.

Просто Абга-хурайха был необычный человек. Не такой, как все, а с некоторой изюминкой… Он смотрел на мир сквозь розовые очки и всегда оставался, как мне кажется, взрослым ребенком.

Как был он дружен с моими родителями, таковым и оставался всегда.

– Безвредный человек, – так отец его характеризовал:

– Подумаешь, немножко преувеличил, с кем не бывает.

В последний раз я его видел опять же в гостях у нашей матери, отца уже не было в живых. По привычке, я спросил у него:

– Абга-хурайха, hонима юм?

Укатали сивку крутые горки – в ответ он облился горючими слезами:

– Никто и никогда ко мне так не обращался, как вы… кускеновские ребята!

Вообще, отец никогда не делал в отношении кого-нибудь резко негативных оценок. Всегда в его лексиконе находились мягкие полутона. «Безвредный человек» – это высшая его похвала.

Выйдя на пенсию, он всячески оказывал матери свое внимание. В силу своей активной жизненной позиции, мать на дню могла дважды обойти всю деревню. А он был домосед, как впрочем, многие мужчины.