Ольга Покровская - Змеиная кожа. Повесть

Родион Константинович, супруг Натэллы Юрьевны, преподавал на одной кафедре с Александром Михайловичем и являлся лучшим другом дома. У него была репутация альтруиста и человека с активной жизненной позицией, раздражающей эгоистичную и склонную к лени Аллу.

– Он приглашение в свадебный салон чуть не утащил, – хмыкнула она. – Будто на платье свет клином сошелся… Странные люди…

Стряхнув оцепенение, она плавно повела плечом, наклонила голову, матово блеснула в прядях каштановых волос ее жемчужная сережка, а Надя завистливо вздохнула, дивясь гармонии сестриного облика: Алла в любой момент выглядела красиво и соразмерно, словно долго готовилась и принимала позу. Надя перебрала в уме армию Аллиных поклонников с выдающимися способностями и решила, что, наверное, Руслан отличается особенными качествами, которые не разглядели ни она, ни родители.

Когда Колю проводили, она отправилась в комнату, окна которой выходили во двор, и наблюдала за полускрытой в зелени детской площадкой. Кто-то сидел на скамейке, сгорбившись, и Наде почудился в нелепой фигуре Гриша. Она изучала сидящего, потом решила, что утаит его визит от невесты. Открыв окно, она помахала рукой, но сидящий угрюмо разглядывал носки ботинок и призыва не замечал.

Тогда она вернулась в комнату, где Алла изучала содержимое палехской шкатулки, взяла флакон с мыльным раствором и, примостившись у окна, принялась пускать в Гришину сторону радужные пузыри.

Она удивилась, до чего печально плыли, осыпаясь, прозрачные лепестки на фоне двора и скорбного страдальца, но от Гришиного внимания они ускользали. В большой комнате раздались позывные новостей.

– Почему сквозняк? – крикнул Александр Михайлович раздраженно. – Где окно?.. И выключите, выключите, ради бога, телевизор! Этот болтун осточертел… и лезет на экран, и лезет… когда он наговорится, в конце концов!

Надя закрыла окно.

– Ты куда? – тревожно спросила Юлия Андреевна, поймав ее у двери.

– Я сейчас… – объяснила Надя уклончиво. – В окно выронила…

Через несколько минут она возникла перед Гришей, который не изобразил ни радости, ни оживления, только сдержанно пошевелился, поднял косматую голову и протянул:

– Ну что, селедка… как дела?

– Нормально, – ответила Надя, отвергая издевательское прозвище. – Только я не селедка.

– А у меня хреново, селедка. Что у вас – радостное оживление? Невеста в предвкушении?

– К нам ночью кто-то ломился, – поведала Надя. – Страшно так. Мы думали, дверь сломают.

Гриша не заинтересовался.

– Что ж, случается. В милицию звонили?

– Не-ет… что толку? Куда милиция поедет среди ночи?

– Да-да… – Гриша задумчиво покивал. – Моя милиция меня бережет. Что ж они, в самом деле дураки – среди ночи кататься?

Надя присела рядом.

– Ты лохматый, – сказала она, доставая расческу. – Я тебя причешу.

– Ох, селедка, – Гриша равнодушно подчинился ее парикмахерскому вмешательству. – Думаешь, поможет? Не поможет…

– Надо следить за собой, – сказала Надя, которой сделалось тепло, и даже ладони вспотели от волнующего прикосновения к Гришиной шевелюре. – Будешь красивый… ухоженный…

– Оставь, селедка. Не те данные.

– В смысле?

– В смысле, у меня не волосы, а сено. Вот у сестры твоей… – Он вздохнул. – Как мед. Помню, как-то летом… волосы по плечам распущены… душистые… м-да.

– Обычные волосы, – сказала Надя строго. – У нас одинаковые.

Гриша изобразил унылый скепсис.

– Нет, селедка. Не хочу обижать, но ты необъективна. В зеркало чаще смотри. У тебя, – он поднял глаза, нахмурил брови, не встречаясь взглядом с Надей, и вынес вердикт: – У тебя глина какая-то на голове, уж извини.

Надя сделала усилие и не обиделась. Она знала, что ее внешность теряется на фоне Аллиного совершенства.

– Послушай, – произнесла она, запинаясь. – А может… мы с тобой поженимся?

Гриша уставился таким непонимающим вздором, что она осеклась.

– Зачем?

– В смысле, заявление подадим, – оправдывалась Надя, увидев, что вопрос пришелся не к месту. – Нам приглашение дадут.

– Зачем?

– Я туфли куплю…

Гриша уяснил смысл сказанного – в меру понимания.

– Ох, селедка, – пробормотал он. – Опять эти гримасы развитого социализма. Найди другого кого-нибудь. Я, знаешь ли, не люблю профанаций. Должно что-то быть святое, что ли…

Он отстранился, и Наде почудилось нечто брезгливое, словно ему были неприятны ее прикосновения.

– Оставь, волосы повыдергаешь. Буду лысым ходить.