Борис Алексеев - Планета-надежда. Фантастическая квинтоль о добре и зле

– Ну что ты стоишь? Идём! – мы обогнули высоченную китайскую ширму и вошли в уютный, уставленный мягкой мебелью уголок.

Тут я заметил небольшой кремового цвета листок бумаги, подколотый к ширме на поперечную шёлковую вязь. Листок был исписан крупным неровным почерком. Я разобрал только первую строку: «Катрин, любимая…»

– А, это… – девушка поморщилась, – это Рикардо, мой двоюродный брат. Влюбился в меня, как мальчик! Я ему говорю: «Рикардо, я же тебе сестра, ты не должен меня любить как женщину», а он за своё: «Браки заключаются на небесах. Кто там знает, что ты моя сестра?» Я ему говорю: «Бог всё про нас знает, и Дева Мария тоже!» А он: «Ну и пусть знают. Я всё равно тебя люблю и хочу на тебе жениться!» Тогда я рассказала отцу про проказы Рикардо…

– И что отец? – спросил я, думая совершенно о другом.

– Отец любил Рикардо и сказал: «Он смелый!»

– И что же дальше?

– Дальше? Да ничего. Рикардо не вернулся из плавания. Говорят, слишком много выловили дорадо и перегрузили яхту. Из того звена не вернулся никто. А на следующий день мне сказали, что видели твой вельбот у Розовых островов целым и невредимым. Я так за тебя обрадовалась, что совершенно не могла скорбеть по Рикардо, когда его память отпевали в церкви. Отец тогда на меня страшно разозлился: «Твой брат не вернулся, а ты даже слезы не прольёшь!» Вот так.

Девушка опустила голову на волю моего суда и добавила:

– Ты не обижайся. Я тебя так долго ждала, я ни в чём перед тобой не виновата! Ты мне веришь?

– Конечно, верю, Катрин, – ответил я, наслаждаясь событием, указавшим имя моей «возлюбленной».

Она присела на диван.

– Иди ко мне…

Я опустился перед ней на колени и поцеловал её ладонь:

– Катрин, я очень по тебе соскучился, но, милая, я так устал. Позволь мне передохнуть с дороги, – я говорил медленно, стараясь правильно подбирать слова.

– Конечно! – Катрин облегчённо улыбнулась и весело спорхнула с дивана. Ни тени смущения или огорчения от моей неловкости я не увидел на её лице, вновь искрящемся любовью и трогательной заботой обо мне.

– Я провожу тебя в твою комнату! Отец разрешил, чтобы ты жил у нас. Он хочет с тобой поближе познакомиться и надеется подружиться. Пошли!

Катрин проводила меня на первый этаж в крохотную любовно убранную комнату. Без лишних слов она нежно поцеловала меня в щеку и вышла, прикрыв за собою дверь.

Я остался один. «Что происходит? – в моей голове кружилась обида на продолжение жизни в ином времени, с незнакомыми мне людьми… Конечно, нельзя сказать, что в своём времени я был востребован и счастлив. Я рано потерял родителей, с любимой девушкой отношения так и не сложились. Она не смогла принять моё хроническое безденежье, а я – её высокомерную заносчивость по пустякам и внутренний настрой на всеядный разорительный шоппинг. «Тут, пожалуй, такого нет», – подумал я.

Я стал перебирать в памяти впечатления дня и с удивлением обнаружил, что отсутствие техники на улицах, за исключением двух – трёх забавных автомобилей с ревущими, как львиный прайд, двигателями и вдобавок выхлопными трубами, извергающими клубы чёрного дыма, меня нисколько не напрягало. Наоборот, я с трогательным удовольствием наблюдал многочисленные конки и большие, не по размеру человека велосипеды. Пока мы с Катрин шли от набережной к дому, меня так и подмывало остановить рукой какую-нибудь проезжающую мимо пустую конку и развалиться на её кожаном сидении, поглядывая свысока на осанистое дефиле идущих мимо горожан.

Я проснулся от осторожного постукивания в дверь, открыл глаза и тут же зажмурился от яркого утреннего солнца.

– Кто там? – спросил я, приподнимаясь на кровати.

– Сеньор Огюст, вас ждут к завтраку, – ответил низкий женский голос, видимо, служанки.

– Благодарю, сеньора, сейчас иду! – я невольно украсил ответ вежливым словом благодарности, понимая, что в дальнейшем мне предстоит изменить и речь, и стиль поведения. Ведь не захочу же я казаться моим новым «современникам» белой вороной.

Я наскоро оделся, тщательно оглядел себя в высокое зеркало с резным подзеркальником и вышел из комнаты. Действительно, пожилая служанка ждала меня у двери. Она поприветствовала меня лёгким наклоном головы и, не говоря ни слова, поплыла вверх по парадной лестнице. Я последовал за ней.

Мы вошли в искрящуюся солнечным светом залу, описанию которой автор уже посвятил несколько восторженных строк. В центре залы за огромным обеденным столом сидели три человека – мужчина лет пятидесяти, красивая статная женщина (как сказали бы «у нас» – таинственного бальзаковского возраста) и моя несравненная Катрин.