Канта Ибрагимов - Прошедшие войны. I том

Мир пробуждался от ночного спокойствия. За спиной, в селе, горланили петухи, лаяли потревоженные ранними путниками собаки. Где-то рядом ворковали дикие голуби, а в густых зарослях орешника, вдоль родника, соревнуясь в переливчатом звучании, заливались соловьи.

Небосвод над горами прояснился. Звезды исчезли – только бледная, откусанная луна и утренняя красавица Венера алели над вершинами дальних гор. Воздух был свеж, легок. Слабый ночной морозец нежной коркой льда покрыл многочисленные лужицы. Разбитая подводами лесная дорога, извиваясь, уходила в гору, к мельнице и роднику.

Вскоре густым басом залаяли псы Хазы. Охотничьи собаки Баки-Хаджи вернулись к хозяину, прятались за спину, ждали команды.

Бросив дойку коровы, вытирая о подол старого платья влажные руки, из сарая выскочила Хаза. На ее испещренном морщинами грубом лице появилось удивление.

– Что-нибудь случилось? – издалека спросила она, вместо приветствия.

– Нет, – беззаботно махнул рукой старик, тяжело дыша, грузно опустился на почерневший от времени деревянный табурет, – просто хотим поохотиться.

– Какая теперь охота… – не веря старику, проворчала Хаза и, уставившись в глаза Цанка, спросила: – Что случилось?

Юноша повел плечами, мотнул головой в сторону дяди.

– Чего пристала! – разозлился старик. – Что, уже в своем лесу и пройтись нельзя?!

– Да ладно тебе, успокойся. Чай будете пить?

– Нет.

Все надолго замолчали. Где-то в стороне Хазины псы недружелюбно рычали на непрошеных собратьев; пушистый кот, задрав хвост, мурлыча, терся о ногу муллы. Баки-Хаджи потрепал его вокруг уха, не глядя на Хазу, спросил:

– Кесирт пришла?

– Нет, – печально ответила Хаза, – даже не знаю, что и думать… Все ночи и дни спать не могу… Баки, – вдруг взмолилась она, – можно, я за ней пойду? Мочи нет!

– Нельзя. Что ты там будешь делать? Как ты будешь ходить? Сама скоро развалишься, – недовольно буркнул мулла, и затем тихо добавил: – Не волнуйся. Если были бы плохие вести, то давно долетели бы. Видно, занята торговлей…

Он чуть задумался и продолжил:

– Через день Цанка будет здесь. Если она не объявится, то на моей телеге поедет за ней.

Чуть передохнув, тронулись дальше вверх по направлению к истоку родника. Шум извергающейся из-под земли воды становился все громче и громче. К самому истоку и люди, и звери боялись подходить. У окрестных жителей место извержения воды издревле считалось священным, подходить близко к нему считалось предосудительным.

Путники обошли клокочущий источник и остановились вновь передохнуть на отвесной скале, возвышающейся прямо над родником. С высоты было видно, как из кратера в полтора аршина диаметром с грохотом, будто бы кипя, вырывались под сильным напором потоки прозрачной живительной влаги.

– Как велика сила Божья! – воскликнул в восхищении Баки-Хаджи. – Это надо же, сколько веков из-под каменной горы вырывается наружу столько воды. От этого родника питается не только наше село, но и все живое в округе. Не дай Бог, если перестанет течь родник, то и нашего села не будет… Говорят, что в древности здесь было большое поселение людей. Они мыли посуду и совершали все свои дела прямо в истоке. Вода в роднике убывала, но все-таки текла. А однажды один джигит, стоя вот на этом месте, плюнул в исток, и на следующее утро родник исчез, наступила засуха, и неблагодарные жители вынуждены были покинуть эти места. Только после этого родник ожил вновь… Я знаю имя своего девятого предка, и все они жили здесь, в Дуц-Хоте.

– А как возникло название нашего села?

– А разве ты не знаешь? Вот видишь эту густую кустарникообразную траву, растущую вокруг истока и вниз по течению родника? – эта трава называется Дуц-яр. Говорят, она полезна: лечит души людей. Ты помнишь, здесь на мельнице жила старуха Бикажу?

– Я ее припоминаю смутно, – ответил Цанка, – кажется, она была сгорбленной, страшной, как ешп *, старухой.

– Да… Так вот она, говорят, готовила отвар из этих трав и могла заворожить любого. К ней многие женщины обращались за помощью. И что удивительно, ничего она за это у людей не брала. Говорила, что если этот грех решил совершить человек, то он ничем не откупится.

– А зачем тогда она его готовила? Ведь она тоже совершала грех? – удивился юноша.

– Как-то этот вопрос и я ей задал. Она тогда ответила, что кто-то из ее родителей, видимо, совершил такой грех, что даже ей приходится его искупать здесь, на земле, живя в одиночестве, в рабстве, в уродстве.