Мария Ануфриева: Медведь

Наконец вышел высокий врач и начал беседу. Он не смотрел по сторонам, и я не могла поймать его взгляд. Я не встала в хвост очереди, чтобы не соприкасаться ни с кем из людей, и ждала, пока все пройдут.

Когда возле него оставался один человек, я медленно пошла к нему – и тут увидела пакет, который он держал в руках. Маленький красный прозрачный полиэтиленовый пакет. В таких носят на работу бутерброды.

Из пакета выглядывали иконы Ксении Блаженной и Серафима Вырицкого, а прямо на меня снизу вверх смотрел Медведь, держащий на руках сына. Рядом с фото лежал деревянный нательный крест, который я положила ему на грудь при крещении.

– Ваш муж умер в 14:50. Извините, что я не позвонил, – сказал врач и протянул мне пакет. – Тут всё собрали, как вы просили.

Я взяла этот маленький красный пакет. Он оказался таким тяжелым и твердым. Тверже взгляда врачей. Тверже бетонной стены. Тверже асфальта, о который Медведь ударился головой.

Все эти дни я бежала, бежала, бежала, чтобы спасти Медведя. Бежала даже тогда, когда сидела в белом коридоре с железными стульями и большим окном до пола. Бежала, и с разбегу ударилась лбом об эту невесомую твердыню.

Я не могла плакать, слез уже не было. Им просто неоткуда было взяться.

Отвернувшись к окну, беззвучно плакали его мама и сестра.

Села на стул и мелко затрясла плечами бабушка. Ее наотрез отказывались брать в больницу, но она оделась и встала у дверей. Я никогда не видела, чтобы она плакала. У людей, прошедших войну, живущих на свете почти век, слез очень мало. Только мелкая суетливая дрожь, красные веки и детский вопрос в глазах.

Заплакал друг, знавший Медведя с детства. Суровый военный, большущий мужик, под два метра ростом, зарыдал как ребенок, судорожно всхлипывая и закрыв лицо руками. Я никогда не видела рыдающих мужчин и вдруг зарыдала сама. Он обнял меня, и мы зарыдали еще сильнее.

Нас старательно обходили люди в белых халатах и старательно отводили глаза.

Я стояла в белом коридоре, подарившем надежду и отнявшем ее, держала в руках маленький красный полиэтиленовый пакет и рыдала даже не от горя. Горе приходит позже, вместе с осознанием, и чем больше проходит времени, тем оно сильнее.

Рыдала оттого, что больше ничего не могу для него сделать.

Рыдала от усталости и разочарования, ведь врач отдал мне пакет, в котором лежала надежда на чудо, на справедливость, на неравнодушие того, кого искренне считаешь своим другом, на людей в форме, способных помочь в трудной ситуации. Все это надо было забрать в невесомом пакете и выкинуть за ненадобностью.

Рыдала оттого, что бессмысленные улыбающиеся компьютерные рожицы, ушедшие друзья, уехавший мимо однокурсник, выталкивающий в спину милиционер, вихрастый водитель оказались сильнее его и сильнее меня. Сильнее нас. И ничего с этим уже не сделаешь.

Рыдала оттого, что жизнь Медведя оказалась безразлична большой надстройке под названием государство, и если завтра что-то случится с моим сыном или со мной – никто даже не позвонит. И даже если ничего не случится, я все равно буду знать, что это так. Ничего уже не изменишь.

Рыдала оттого, что впервые поняла: есть мера равнодушия, которую не отменить, не преодолеть, не пересилить. Рыдала от бессилия самой последней, невозвратной, крайне тяжелой степени.

Рыдала оттого, как легко, оказывается, потерять жизнь. И как же хорошо жить, просто быть живым, и больше ничего не надо.

Потом зазвонил телефон и, не слыша голоса в трубке, я произнесла абсурдную фразу, всего два слова, не вмещающихся в сознание:

– Медведь умер.

– Он не умрет? – спросила женщина с бездонными глазами у кого-то чуть выше меня, блуждая взглядом по белому коридору и не видя людей вокруг. Я встала с железного стула, уступая ей свое место у окна.

Мне так хотелось поддержать и утешить ее, сказать: «Конечно, не умрет. Здесь хорошие врачи, и люди у них чаще выживают, чем умирают. Пока он жив, нельзя терять надежду, нельзя опускать руки!»

Но ничего не сказала, потому что спрашивала она не меня, а того, кто знает точный ответ.

К понурой очереди уже вышел Бегемотик. Слегка наклонив голову и мягко жестикулируя, он говорил обступившим его людям про разные болезни, диагнозы, исходы, каждому свое, но на самом деле одно и то же – как же надо любить жизнь, беречь себя и своих близких. Не запускать болезнь, вовремя сходить к врачу, лишний раз поинтересоваться, как здоровье, оглянуться, переходя дорогу, в разгар веселья в шумной компании вспомнить о тех, кому ты нужен, не гнать машину, быть осторожным и не поворачиваться спиной к людям, а еще – к огню.